Любимый жеребенок дома Маниахов

— Это ведь никакая не Одигитрия, никакая не Мария — просто женщина, правда? — прозвучал отрешенный голос Аркадиуса у стены. — Просто женщину изображать не запрещено…

— Просто женщина, — эхом отозвалась Зои. — Ты видишь, Нанидат из дома Маниахов — просто женщина. Это знак, знак. В этот раз все получится. Я знаю. Не отходи от меня.

— Я должен поблагодарить вас за последнее занятие, наставник Маниах, — продолжал гудеть спокойный голос Аркадиуса, а Зои, как во сне, переводила. — Вы рассказывали о великих мастерах вашего Самарканда, о том, как они вытягивают изображения людей и зверей и завивают их в плавные линии. Чтобы изображение было внутренне правдивым, его надо сделать внешне чуть-чуть неправдоподобным — ведь так вы говорили? И вот я это сделал.

— И что же теперь? — в недоумении спросила Зои, когда мы, после долгой паузы, оказались наконец на улице. Она отмахнулась от шмеля, никак не желая покинуть заросший двор.

— Теперь? Она останется здесь, конечно. В Юстиниане. А как еще? — пожал плечами Аркадиус. — Кто- нибудь, когда-нибудь, после нас… Но я это сделал.

Замечательный человек, которого мне очень не хватало — длинный воин Юкук — наверняка нашел бы ситуацию невозможной, думал я, устраивая юношам и Анне выездку кругами по холмам. Разбираться в истории, которая еще не произошла? Когда все видят, все чувствуют, что оно должно случиться, вот-вот, может быть — сегодня, но ведь пока-то ничего нет…

Итак, тайна Аркадиуса раскрыта. Но, кроме него, каждый здесь загадочен, в этой странной компании и странной истории. Выводок мальчишек, которые на вид одинаковы: а что я про них знаю? И еще Даниэлида, например. Да умеет ли она вообще говорить? Конечно, ведь она поет. А на каких языках? Откуда она, с ее смуглой кожей и мелкими кольцами черных волос?

Зои — тоже загадка, и еще какая, но как насчет Ясона?

Евнухов во всех странах всегда подозревают в какой-то мерзости, и чаще всего не без оснований. Вот общий приговор: евнухи жадны, с тайными амбициями, они женственным голосом поют мерзкие песни, в каждый момент играют, как актеры, много пьют. И все эти вытянутые конечности, странные повадки — не мужчина, не женщина…

Какого он, собственно, народа? Я не могу этого узнать, не понимая языка, на котором он говорит. Взят юношей в бою? Эллин? В этой империи уже не первый век то, что они называют словом «карзимасия», запрещено, оно считается позором. За эту операцию шлют на железные рудники и отбирают имущество — у тех, кто ее исполняет, конечно. Но если пересечь границу, буквально сделать от нее несколько шагов… А есть еще некий тайный остров на северо-восток от Сицилии (не имею понятия, где это). Да в Пафлагонии, говорят, матери отправляют туда для кастрации каждого второго мальчика, в надежде предложить его двору. Потому что там, или в любом богатом доме, евнухи нужны, как воздух. Они не могут разве что стать императорами, но стратигами, повелителями громадных армий — сколько угодно. Поступить в прославленные храмовые хоры, и в первый из них — у епископа Римского — тем более. Им, конечно, нельзя уйти в женский монастырь, практически нельзя и в мужской, потому что монахам это — соблазн. Но их берут в Студиос (если это вообще уже монастырь), и им целиком принадлежит в столице Кафаройский монастырь.

Ну, и что? Как понять, что таится в этой длинной голой голове, по которой и возраст-то не угадаешь?

Будем вкушать на ложах. Сейчас. Анна сообщила мне об этом с круглыми глазами, и унеслась к себе.

Волновались все. Кто-то, кажется, наскоро поплескался в бассейне бани, а потом, осторожно ступая по пыли, побежал к себе — доставать особую одежду, если она была.

Анна плела венки у входа в обширный двор виллы Зои.

Даниэлида, в прозрачных тканях с золотыми узорами, украсившая себя широким воротником из старинного шелка, помогала ей. Виноградные листья, травы, колоски, розовые и белые раструбы плюща — вот, вроде бы, и все исходные материалы, но украшенные венками учащиеся выглядели беспредельно торжественно. Они вдруг оказались еще более, чем раньше, уместными среди побегов винограда и тяжелых фиговых листьев, создавших стены двора.

Мне достался странный венок — поменьше других, но с ароматными листьями лавра и дуба. Учить здешний язык цветов и трав времени не было, потому что в этот момент вышла Зои в узкой переливающейся тунике и летящем паллиуме, ей на голову возложили нечто, состоящее почти из одних только белых цветов.

Анна гордо покачивала головой: а, ну, конечно, большие серьги в виде ладьи, с настоящими жемчужинами и кусочками зеленого камня по краю.

Мне вдруг вспомнился единственный дом, который я называл родным — и куда мне сейчас было лучше не показываться, гости на ступенях, любующиеся закатом с чашами вина в руках. Здесь было то же самое, такой же гомон голосов, Анна со вздохом взялась за перевод, оставив последние венки Даниэлиде.