Любимый жеребенок дома Маниахов

— Допустим теперь, Абу Муслим привел сюда половину своего воинства из Хорасана, через весь Иран. Это плохо. Совсем плохо. Кто-то может подумать, что по крайней мере его недруги при дворе нового халифа ему не будут помогать. Это неверно. Здесь тогда появится вторая армия, халифская, чтобы не дать Абу Муслиму победить в одиночку. Или эта вторая армия ударит на Каппадокию, там, на западе. А мы — здесь. В общем, плохо.

Абу Муслим? Я вспомнил: юноша, лежащий рядом со мной на подушках, по пыльной щеке его сползает слеза. Я только что предложил бывшему рабу, а нынешнему вождю повстанцев то, чего у него не было — грамотность, знания, лучших наставников Согда, и он на миг понял: я ведь не шучу.

А жаль, что он тогда не согласился.

— Теперь третий вариант; — неторопливо гудел Феокистос. — Ваш друг Абдаллах. Ему тут и ближе, от этой их Куфы. Если Абдаллах — это тоже серьезно. Но он хотя бы будет осторожен, не станет заходить в наши земли далеко и надолго, опасаясь оставить Абу Муслима хозяином всей империи. Тогда, если это Абдаллах — значит, тоже рейд, но не до самого Города, а удар и отступление. Это мы потерпим. И даже можем его немного побить. Но… понимаете, ведь вы не просто шпион, Маниах. Вы знаменитый у них человек. Вас выслушают. Можно подумать, что когда две армии подошли к самой границе, уже не о чем говорить. Я вас уверяю, что мы повернем свою и уйдем. Константину сейчас не обязательно нужны подвиги и победы. Ему нужно другое — ни разу не проиграть. Ему нельзя ошибиться. Мы можем договориться и разойтись, раз уж мы так неудачно встретились, одновременно по обе стороны этого ущелья. Вот и принесите нам мир, Маниах.

Я посмотрел: ущелье постепенно вырастало передо мной, аккуратным проходом, выпиленным в горном хребте.

Феоктистос остановил коня, мрачно глядя на эту расщелину.

— У меня часто возникает в таких случаях вопрос, — сказал я. — А что будет, если просто не делать ничего?

— Вы очень разумный человек, Маниах. Я тоже люблю ничего не делать, столько хорошего сразу происходит. Но в том-то и дело, что эта долина — не то место, где можно долго стоять. Тут или вперед, или отсюда домой. Потому что…

Тут Феоктистос провел рукой вдоль долины.

— Она так и идет, с севера на юг, эта долина. Юг ее здесь. А вот это — …

Он описал рукой полукруг, начиная от расщелины.

— Это горы Тауруса. Они идут на северо-восток этакой дугой, но в них тоже есть проходы. А за ними — знаете что? Мелитена. Феодосиополис. Самосата. Озеро Ван. Все остальные армяне, словом.

— Армяне? — удивился я. — Такие же, как и здесь?

— Не такие, как здесь. А очень злые. Они нашей веры, не забывайте. Поэтому там, у саракинос, им приходится нелегко. И саракинос там — видимо-невидимо. Точнее, тысяч тридцать. А вот теперь представьте. Пусть этих тут всего пять тысяч. Но мы пусть и в широком, но ущелье, вправо-влево не побегаешь, и вот они перерезают нам путь на севере…

Феоктистос изобразил двумя руками большие ножницы-псалидон.

— Оказаться в долине между двух армий — это плохо. Нам этого не надо. Ячмень может кончиться.

Он, прищурившись, отвернулся к ждавшему меня проходу.

— Конечно, не нужно заранее плести венков противнику. Мы и зажатые не проиграем, но точно не победим. Надо решаться — или вперед, или уж без потерь отступать. И тут в их лагере появляетесь вы… Вы ведь им расскажете всякие страшные истории, сами знаете о чем, я вас не остановлю, вы же там будете один. Вдруг поверят. Вот и хорошо. А им — зачем им поражение? Нас заметно больше, даже без всяких дополнительных обстоятельств. Акроинон они еще помнят, всего-то прошло двенадцать лет. Ведь не совались все это время… А вы, Маниах — вы любите мир. Это всем известно. Ну, и у нас тоже каждый, кто носит лук, знает, что нужно сделать все, чтобы не допустить войны. Избежать войны — это достоинство полководца. Вы с этого момента — полномочный тайный агент нашего императора, Маниах. Я не шучу. Вы хороши тем, что иноземец, не служите ему. То есть вас как бы нет, это совсем не то, что послать кого-то с придворным рангом… Но принесите Константину мир, и он будет вам благодарен. Пусть каждая армия остается в своей стране. Никто не терпит поражения. Все как было.

— Не боитесь, что я останусь там и….

— Нет, — мрачно сказал Феоктистос. — Мы боимся другого — застрять здесь без движения, пока они пошлют курьеров и синхронизируют время двойного удара. А насчет вас — вы вернетесь, и вы будете торопиться.

Я сидел в седле и ждал. Он не мог этого не сказать. Феоктистоса жгло солнце, он щурился, ему было неприятно.

— Девочка у вас просто прелесть, — выговорил, наконец, он.

Я молчал и смотрел на него.

— Ну, подождет. Здесь она будет под надежной охраной. Я даю вам целых три ночи. Как хотите, так и выкручивайтесь. В принципе, вам хватит. Лагерь их отсюда совсем недалеко. У нас тут скоро трижды прозвучит вечерняя труба, так кто их там знает — может быть, даже им там это слышно. Тут звук, знаете ли…

— Три ночи… — повторил я. — Скажите, Феоктистос, любопытства ради — если я не вернусь — вы и правда убьете девочку семнадцати лет?