Любимых убивают все

Йенни повернула голову в его сторону, заправила за уши выбивающиеся из прически пряди. Она смотрела как будто бы поверх плеча Акселя, не осмеливаясь встречаться с одноклассником взглядом.

– Нет… ни капли.

Аксель медленно покачал головой.

– Ты знаешь, что для человека, который два года ходил в театральный кружок, ты просто катастрофически плохо врешь?

– Я же не на сцене играла. Я писала сценарий и ставила пьесы с Альмой! – парировала Йенни.

– Ах вот оно что… Ну это меняет дело. Тогда у тебя есть полное право так неубедительно врать.

– Ой, да иди ты, Экланд! – воскликнула она, и чистый смех ее разнесся, разлетелся по улице, точно аромат цветущей вишни в мае.

– Нет, ну а если серьезно, то это одна из причин, почему меня так притягивает кино, – сказала Йенни негромко, взгляд ее нерешительно скользнул по лицу Акселя. – Я вот даже не могу соврать, что я не голодна или притвориться, что мне плохо, чтобы не идти в школу. А кто-то может сыграть перед камерой миллионы самых разных эмоций! Прожить целую жизнь! Ты видел, как, к примеру, актеры, исполняющие главные роли в «Шепотах и криках», поразительно передали весь ужас, весь трагизм происходящего в фильме? Я просто прилипла к стулу, во все глаза уставившись в экран. Мне было физически больно его смотреть. Конечно, тут еще и драматургия, и какие-то кинематографические приемы играют огромную роль, и шикарная операторская работа… Но это же все равно волшебство какое-то! У тебя, кстати, очень здорово получается играть. Я еще тогда осенью, во время съемок, хотела сказать, что из тебя бы получился отличный актер.

Аксель с интересом вслушивался в ее негромкий волнующий голос, смотрел, как удивительно эмоции на лице Йенни сменяют друг друга. Он откровенно ею любовался. Любовался ее неимоверной живостью, трогательной искренностью и детской непосредственностью. Но отчего-то он невольно подумал о том, что жизнь и у нее все это отнимет. Причем отнимет с той пугающей невозмутимостью, с какой опытные коллекционеры засушивают бабочек.

– Ты просто пытаешься быть вежливой, – отмахнулся Аксель, пожимая плечами.

– Что? Нет, ничего подобного! Ты что, правда не видишь, что ты играешь почти как профессиональный актер? Крупный план твоего лица занимает процентов сорок хронометража. И при этом ни единой фальшивой эмоции я не увидела. Иначе я и не стала бы снимать такие крупные планы.

«Последний год у меня каждый день как представление в театре, но с одной и той же ролью. Может, в этом весь секрет моего “актерского профессионализма”?» – подумал Аксель, мрачно усмехнувшись про себя. Он не умел воспринимать происходящее с ним иначе – только через иронию и несмешные шутки, иначе пережить это было бы невозможно.

– Хорошо, врать ты, может, и не умеешь, но перескакивать с темы на тему у тебя получается просто блистательно. – Аксель убрал с лица челку и взглянул Йенни в глаза, которые та сразу же опустила. – Итак, почему же я спросил, не голодна ли ты? Недалеко от моего дома есть кондитерская. Если хочешь, можем купить что-нибудь там. Ужин я еще не готовил, а пока буду готовить, ты умрешь от голода.

– Я не настолько голодна, чтобы умереть, но мимо кондитерской, наверное, не пройду. Понимаешь ли… я безвольное существо, которое не может жить без сладкого.

– Тогда ты просто обязана согласиться. Как только ты попробуешь их миндальное печенье, то поймешь, что такое зависимость в чистом виде. Готов поспорить, ничего вкуснее ты не ела.

Кротко вздохнув, Йенни опустила свою маленькую ладонь Акселю на плечо. Ее губы дрогнули в мягкой усмешке:

– В таком случае за мои лишние килограммы ответственность будешь нести ты.

* * *

Аксель и Йенни шли по влажному песку, который звучно хрустел под ногами. Мелкие белые песчинки прилипали к выцветшей ткани кедов, забивались в ромбовидный рисунок на подошве. Йенни оглядывалась по сторонам, вслушивалась в симфонию разнообразных звуков, плотным облаком расстелившихся по пляжу. Она поспешила наглухо запахнуть куртку и приобнять себя за плечи. Здесь было прохладнее, чем в других частях города: промозглый ветер с моря пронизывал до костей, сдувал последние частицы тепла с предзакатного города.

Неспокойно было и само море. Волны сердито вздымались и с сокрушительной силой разбивались о берег, рассыпаясь в белоснежную пену. Йенни вздохнула полной грудью, улыбнулась.

– Как, наверное, круто жить в этой части города, – сказала она, глядя на тонкую складку горизонта, где заканчивался туго натянутый холст неба и уже волновались сине-черные воды. Солнце почти село.

– Да, не жалуюсь. – Аксель сделал пару шагов в сторону дома, но, заметив, что Йенни нет рядом, остановился. – Ты идешь?

– Ага, секундочку.

Йенни быстро вытащила из рюкзака старенький фотоаппарат, с которым почти никогда не расставалась, и дважды нажала на кнопку затвора. Только после этого она двинулась с места, довольно глядя однокласснику в спину.