Любить и помнить

– Но ты не перестала бы его любить?

– Нет. Это не в моей власти. Я всегда буду го любить. Но мне будет грустно.

– А моя грусть тебя не волнует?

– Нет у тебя никакой грусти.

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю вас обоих. Но он получше меня?

– Что за глупости! Но я вижу в тебе его... То, что ты сын Эда, делает тебя еще дороже для меня, Джеймс. Неужто не понятно?

– Да он тебя прямо околдовал! – Его голос снова дрожал от гнева pi отчаяния. – И ты не стесняешься кричать об этом на весь мир. Как же – ведь это истинная правда, а что может быть лучше правды! Ты фанатичка, мама, и, как все фанатики, нисколько не заботишься о том, что в погоне за своей целью губишь других. А твоя цель – это он, не правда ли?

У Сары свело скулы от напряжения, в глазах блестели слезы, но голос прозвучал спокойно:

– Да.

– Замечательно! Ты даже не пытаешься это скрывать! Всегда только правда, одна только правда, ничего, кроме правды, – вот твой девиз. А правда делает свободным! Так вот, это – ложь! От этой правды ты, может быть, и получишь свободу, зато все остальные окажутся в кандалах. Готов спорить, что и твой драгоценный уже в кандалах.

– Любовь – всегда тюрьма, – сказала мать.

– И там ты пребывала все эти годы? И сегодняшний фейерверк – в ознаменование того, что ты наконец вышла из темницы? Празднуешь свое собственное 4 июля – День независимости?

– Да, – просто ответила Сара.

У нее задрожали губы. Она вдруг ощутила себя молоденькой и до болезненности обидчивой девчушкой.

– Как же ты жестока, – едва слышно проговорил Джеймс.

Сара промолчала.

– Ты больше мне не мать. Ты...

Он что было сил сжал зубы, чтобы с его губ сорвалось слово, которое в течение всего сговора вертелось на языке. Только бросил на нее последний взгляд, полный презрения и упрека, поднялся и вышел из комнаты.

Джеймс в рассеянности прошел прямо в кабинет. Джайлз Латрел, сидевший за письменным столом, с улыбкой поднял от бумаг голову, но едва увидел лицо сына, как улыбка слетела с его губ.

Он откинулся на спинку кресла, машинально пригладил рукой волосы и спокойно спросил:

– Ты разговаривал с мамой?

– Что с ней стряслось, па? Она неузнаваема. Что он с ней сделал?

– Просто вернулся.

– Почему?

Джайлз пожал плечами.

– Потому что больше не мог терпеть разлуку. Не сделай ошибки, Джеймс. Он очень глубоко любит твою мать. И она его. Это точно. После этого праздника она словно переродилалась. Ее действительно не узнать. Твой отец, Джеймс, оказывает на нее фантастическое влияние. Я видел их вместе в субботу. И могу это засвидетельствовать.

– Но как же она могла забыть о тебе? И как ты это допустил?

– Ничего не поделаешь. Я всегда знал об этом. Узнал, как только вернулся домой после того, как сгорел мой самолет. Я не видел ее два года. У нее было тяжелое нервное расстройство. Не из-за того, что случилось со мной. Она впала в это состояние до того, как увидела меня. Как я потом узнал, это случилось, когда ей сказали, будто твой отец разбился. А потом я постепенно понял, насколько она изменилась. Она была далеко не той девушкой, на которой я женился. Она повзрослела, стала настоящей женщиной. И что я мог ей предложить? Так что жаловаться мне не на кого.

Джеймс сел в кресло у стола.

Джайлз смотрел в напряженное, окаменевшее от тяжелых размышлений лицо сына.

– Вряд ли ты хоть чуточку понимаешь, что твоя мать сделала для меня. Посмотри только: ты привык к этому лицу, другого ты у меня не видел, но когда-то... когда-то я выглядел вот так. – Он жестом указал на портрет. – А до того, как мне соорудили эту физиономию, у меня не было вообще никакой, как у большинства раненых в моей палате. У них тоже были жены, многие из которых навсегда исчезали с горизонта после первого же взгляда на своих супругов. Сара этого не сделала. Она пожертвовала ради меня твоим отцом, в буквальном смысле слова пожертвовала своим счастьем. И его счастьем тоже. Все это ради меня. Беспомощного, изуродованного паралитика-импотента. Ей было всего двадцать три года. Она была полна жизни, к которой ее впервые пробудил Эд Хардин. Она отказалась от него – вместе с жизнью – и посвятила себя мне.

– Угрызения совести, – грубо выкрикнул Джеймс.

– Да, возможно, но еще и чувство долга. Она поняла, что мне нужна больше, чем Эду. Так оно и было. Не забывай об этом. Если бы не Сара, Бог весть, что бы со мной было. У меня ничего больше не оставалось. Ничего.

– Она была твоей женой, – упрямо стоял на своем Джеймс.

– И оставила меня ради твоего отца. Она даже написала мне об этом. Да, она оставила меня, Джеймс. И уже не считала себя моей женой. Они с Эдом были любовниками на протяжении десяти месяцев. Для нее наш брак уже не существовал.

– Она считала его погибшим, так?

– Но потом он вернулся. А она обещала остаться со мной и сдержала слово. Когда ты увидишь отца, поймешь, что значил этот выбор. Она осталась, потому что я в ней нуждался. Это, кстати, верно и сейчас. Она по-прежнему мне нужна. И всегда будет нужна.

– Так как же ты это терпишь – и его, и ее перемену? Если бы такое случилось со мной...