Любить и помнить

– С удовольствием, – поспешно отозвался Джеймс. – Меня прямо дрожь пробрала. Наверно, надо было прийти за ручку с мамой.

– А я мог бы подержать тебя за другую.

Джеймс улыбнулся. Несмотря на извинительную необъективность, мать сказала об Эде Хардине чистую правду. Он неотразим; он источает такое притягательное обаяние, в нем чувствуется такая сильная личность, что устоять невозможно. Никому.

Джеймс прошел за отцом в просторную гостиную и с интересом огляделся. Обстановка была современная, но сдержанно стильная, очень дорогая. Новая мебель из нержавеющей стали и дымчатого стекла, толстый ковер на полу – все в бежево-кофейных и черных тонах. Широкие окна. «Симпатично», – одобрил он про себя.

– Это, конечно, не Латрел-Парк, но достаточно удобно. Здесь раньше жил мой предшественник.

Эд подошел к сервировочному столику, на котором стояли бутылки и бокалы.

– Виски?

– Да, пожалуйста.

Эд бросил в тяжелые квадратные стаканы по горсти льда и налил виски.

– Как вам Англия после стольких лет? – с искренним интересом спросил Джеймс.

– Здорово изменилась – сюрпризы подстерегают меня на каждом шагу.

– Надеюсь, приятные?

– В большинстве случаев.

– У нас, например, теперь в бейсбол играют. В Гайд-парке, по воскресеньям.

– В софтбол, – уточнил Эд. – Я как-нибудь объясню тебе разницу. Но, если захочешь посмотреть настоящий бейсбол, скажи, я тебя возьму на матч.

– Еще бы, – с энтузиазмом откликнулся Джеймс. – А вы играете?

– Нет. Моя игра – футбол.

– Мама говорила, вы играли за колледж. Дартмут?

– Верно. А ты во что играешь? Он подал стакан Джеймсу.

– В регби. Еще в крикет, и состою в команде колледжа по гребле. Если повезет, на следующий год войду в университетскую.

– Тогда – за твой успех! – провозгласил Эд, поднимая стакан.

Джеймс с улыбкой кивнул.

– Как мама? – спросил Эд.

– Цветет. В буквальном смысле слова. Джеймс лихорадочно соображал, что бы еще сказать собеседнику, который – Джеймс то прекрасно знал – обязательно поймет его. Робость и взвинченность испарились. Он будто разговаривал с самим собой.

Эд внимательно наблюдал за Джеймсом. Его глаза подмечали каждый штрих.

– Странно, – доверительно сказал Джеймс. – Мне кажется, мы знакомы всю жизнь. Как по-вашему, отчего это? Я впервые вижу вас, а будто знал всегда.

– Это знание дорогого стоит.

– Мама мне о вас многое рассказала, как на говорила – со сносками, мелким шрифтом и комментариями. И все равно я не был к такому готов. К тому, чтобы мы так...

– Совпали?

– Вот именно. – Джеймс отхлебнул виски. – Дело в том, что я сам попросил маму рассказать мне все в подробностях, не так, как она делала это раньше.

– И она рассказала?

– Да.

Джеймс вопросительно посмотрел на отца. Как бы то ни было, он вторгался в интимную жизнь другого человека, на территорию с надписью: «Проход воспрещен», но инстинктивно чувствовал, что ему позволительно это делать.

– Вы не возражаете?

– Почему же? Ты имеешь право получить точное объяснение, а твоя мать всегда верила в его действенность.

– О, мама... – Он запнулся и неуверенно пожал плечами. – Но вы ведь знаете ее не хуже моего, правда?

– Она иногда подшибает меня кручеными ударами.

– А, это как в бейсболе?

– Примерно.

– А с тех пор, как вы здесь, она выбрала мишенью меня. Я как только увидел ее в выходной, сразу понял – что-то случилось.

Он заметил искру радости в глазах Эда.

– Вы оказываете на нее фантастическое влияние, – простодушно добавил Джеймс.

– Тебе это не по душе?

Джеймс спокойно выдержал прямой взгляд карих глаз.

– Поначалу – да, мне это не нравилось. Я дико ревновал ее. С ней ведь никогда ничего похожего не случалось. И я, конечно, был потрясен. До сих пор мне казалось, я знаю о ней все, а вышло – нет, далеко не все. Вообще ничего не знаю. Ну и взревновал.

– А сейчас?

– А сейчас эта дурацкая ревность рассеялась. Теперь, когда я с вами познакомился... И в конце концов – вы мой отец.

Он произнес это слово, небеса не обрушились, и ему совсем не больно было его выговаривать.

– Я в этом ни секунды не сомневался, – спокойно ответил Эд, и Джеймс снова улыбнулся ему.

– Глупо было бы ревновать к собственному отцу. Мы все же не герои древнегреческой трагедии.

– Нет. В нашем случае это скорее комедия ошибок.

Джеймс расхохотался. Ужасно жаль, что они встретились только сейчас. Сколько времени упущено зря, досадливо подумал он.

Эд, слегка нахмурясь, смотрел на сверток, лежавший у него на коленях.

– Не хотите ли взглянуть на фотографии? – предложил Джеймс. – Я могу прокомментировать; так сказать, закрасить «белые пятна».

– У тебя наверняка здорово получится, – бесцветно отозвался Эд.

– Мама говорит, в этом я тоже похож на вас – за словом в карман не лезу.

Эд помолчал.

– Да, за словом дело не станет, – наконец проговорил он.

Джеймс уловил в его словах невысказанную горечь потери. Да, он по-настоящему любит мать. Оба они любят друг друга. Ему припомнились слова Джайлза о том, что Эд Хардин – человек одинокий. Это правда. Джеймсу страстно захотелось протянуть Эду руку, прикоснуться к нему и сказать: «Я все понимаю». Но ему не хватило смелости.