Любить и верить

Но расходились все тихо, по одному, в темноту притихшего городка, в темноту прихваченных легким весенним заморозком кривых улочек, каждый навстречу своей нелегкой жизни, своим заботам и горестям того тяжелого времени. Но настроение у всех было приподнятое, всегда в жизни есть место и случай для радости и веселья, хотя для остального места тоже хоть отбавляй.

И как сложилось все у Ваняты, попал ли он в свою Молдавию, полную виноградной зелени и цыганских скрипок, куда подевался сам старик в кожушке со своим тихим, неприметным мальчиком, что сталось с женщинами, с паном Тадеушем, про остальных я и не говорю — солдат ждала война с ее смертью, и мужиков тоже в тот день вызывали в военкомат, в карманах у них тоже лежали повестки.

Но навсегда запомнились и они, и тот странный вечер, так поддержавший тогда всех в то нелегкое невеселое время. А скрипка больше всего запала мне в душу. Больше никогда не приходилось мне слышать, чтобы скрипка так играла, так пела, просто говорила как живая.

Бывал я на концертах известных скрипачей, но такого не слышал. Приходилось бывать и в том городке; теперь в кабачке склад мебельного магазина. А рынок такой же, как и раньше, мощенный бруком, все так же торгуют люди, все так же у стен костела растет сирень.

БРИГАДА № 2 Повесть

ЯБЛОКИ

Пошел дождь, и все, словно обрадовавшись, побежали в кочегарку прятаться.

В кочегарке стояли три котла. Один холодный, будто заброшенный, от него веяло какой-то разрухой. Второй остывал, от него шли белые струйки пара, а внутри он был темный, но теплый, живой. В третьем с гудением рвалось из сопла форсунки оранжевое пламя.

Котлы занимали почти всю кочегарку, и наши сначала сгрудились в дверях, а потом расселись кто где. На лавочке против котлов сидели несколько, тоже прибежавших от дождя, стариков с фермы. Двое были в кителях, один в мокрой и поэтому черной мягкой приятной чернотой фуфайке. К ним подсели Иван Горбыль — так его называли за нескладную фигуру и худую, крепкой кости, спину — и бригадир в простом хлопчатобумажном пиджачке, и еще Юзик в своем вечном комбинезоне, из-под которого торчал красный свитер с синими полосами. На хомуты в углу сел, а потом и улегся, свернувшись калачиком, Коленька. Я пристроился на железном ящике с инструментом, а у двери, на низенькой тумбочке уселся любитель пошутить плотник Коржа. Он был не из нашей бригады, а из первой, но сегодня они не собрались, косили сено, и он пошел с нами. Его веселые глаза поблескивали, ему хотелось побалагурить, но все молчали, молчание было приятным, и он не решался начать.

Кочегар похаживал взад-вперед и посмеивался. Это был мужик с красным мясистом лицом, в вымазанных чем попало штанах и сношенных вельветках на босую ногу. Он был доволен, что у него собралось столько народа, и чувствовал себя гостеприимным хозяином.

Дождь полил сильнее, лужа у входа запузырилась от сильно ударяющих капель.

В кочегарку вошла собака с приятной, словно уставшей мордой. Она была табачного цвета, а спина — черная. Собака потерлась о плотника, тот посмотрел на нее и сказал кочегару:

— Выгони ты ее, чего она пришла в кочегарку?

Кочегар удивленно спросил:

— На дождь?

Плотнику стало неудобно, он немного смутился и неловко почесал свою небритую, седоватую уже щетину.

В это время заскочил Ваня, весь мокрый. Он бегал в соседнюю деревню за велосипедом и попал под самый дождь. Всем нам он дал по яблоку, яблоки назывались «малиновка» — красные, спелые.

А плотник взял одно и попросил еще. У Вани оставались три яблока. Два он отдал плотнику, одно оставил себе.

— Зачем тебе? — спросил его Пашка-немец. — У тебя ж есть три штуки в фуфайке.

— Запас беды не чинит, — хитро сказал Коржа, и все засмеялись, глядя на Ваню, который стоял с последним яблоком в руке и жалел, что отдал два Корже.

Дождь вдруг кончился. До шести оставалось совсем немного, и все сидели в кочегарке, ожидали машину. А мы с Юзиком вышли во двор. В запотевшее изнутри окно было видно, как Ваня, сбросив мокрый свитер, грелся у котла, его загорелое тело выделялось мягким бронзовым пятном. Мимо нас прошел завфермой, невысокого роста, рыжий, он нес в каждой руке по блестящему мокрому резиновому сапогу и улыбался. Мы тоже улыбались — было приятно свежо после дождя и не холодно, дождь был еще летний. Юзик дал мне яблоко — уже налившуюся желтизной антоновку. Юзик был немного простоватым, наивным человеком, над ним поэтому подсмеивались, а к тем, кто не подсмеивался, он относился с доверчивым радушием.

Яблоки напоминали про осень, лето подходило к концу. Мы работали тогда в Бабылях, это далековато, километров семь, нас поэтому возили на машине. Наша бригада № 2 считалась несолидной, разношерстной. Все старые плотники и каменщики, из тех, кто раньше строил людям, подобрались в первой. Они долго работали вместе, держались сообща и немного особняком. А эту ферму еще весной начали шабашники, но что-то не поладили с председателем, бросили и уехали, первая бригада доделывать после кого-то отказалась, вот и кончали мы.

ХОРОШИЙ, ТЕПЛЫЙ ДЕНЬ