Любить или воспитывать?

Следующая ступенька. Самая, на мой взгляд, драматическая. Дети выросли, стали подростками, а потом – молодыми взрослыми. Обучение в спецшколе закончено. Может быть, даже получен аттестат. Организации для детей-инвалидов больше не зовут на карнавалы и бесплатные экскурсии. Работать бывшие «тяжелые дети» не могут.

Все, больше ничего не будет?

Однажды, еще в перестройку, цирковая студия, в которой обучался мой сын, организовала что-то вроде уличного спектакля на ступенях закрытого кинотеатра. Загодя развесили по микрорайону красочные плакаты: «Приходите! Приходите! Цирк! Рядом! Бесплатно!» Я, естественно, пришла смотреть на чадо. Чадо скакало в костюме арлекина. Грохотали динамики. Я оглянулась и увидела публику. Боже мой! Едва ли не треть зрителей этого немудреного уличного действа составляли пожилые женщины со взрослыми сыновьями и – реже – дочерями; несколько колясок с теми, кого в просторечии называют дебилами. Все они явно пришли из близлежащих хрущевок. Все радовались, многие хлопали в ладоши и даже подпевали. Матери улыбались усталой улыбкой… Но сколько же их!

Я знаю только одну организацию у нас в Питере, которая занимается именно выросшими «тяжелыми детьми». Она называется «Пространство радости». Там в основном аутисты. Вот ее интернет-страница: http://deticenter.org/projects/prostranstvo-radosti.html.

…Этот текст я собиралась писать почти два месяца. Откладывала каждую неделю, придумывала отговорки. Но все-таки собралась.

Строго по Павлову

– Скажите, как сделать так, чтобы он нас услышал?

Нервического вида молодая женщина, при этом, впрочем, вполне ухоженная. Спокойный белокурый мужчина с кудрявой бородой.

Мальчик лет пяти-шести последовательно осваивает мои обширные запасы игрушек. Мама подает ребенку множество социальных команд, не предпринимая при этом никаких действий:

– Паша, положи это! Зачем ты туда лезешь? Ты спросил у доктора разрешения? Убери сначала на место то, что взял раньше, а уже потом…

Мальчик никак на ее слова не реагирует. В конце концов он занялся большим магнитом, прилепляя к нему так и сяк мелкие монетки.

– Чтобы услышал? – переспросила я и пожала плечами. – Ну, вероятно, сказать что-нибудь интересное ему… Паша, если монеты насыпать на стол, а двумя маленькими магнитами водить под крышкой стола, то монеты будут по столу ползать. Как бы сами. Можно их даже на ребро поставить, если постараться…

– О чем вы говорите?! – буквально взвилась женщина. – Я имею в виду не развлечения, а то, что должно быть! Нужно есть, мыть руки, чистить зубы, одеваться, выполнять задания логопеда. С этим вы, надеюсь, согласны? Я начинаю его будить за полтора часа до того, как нам следует выходить в садик! А сама встаю за два, чтобы еще приготовить завтрак мужу и ему: он в садике, видите ли, не завтракает! Он не может утром встать, потому что каждый вечер у нас на два часа коррида! Чтобы он закончил смотреть телевизор или играть и пошел умываться и спать, я должна ему сказать это двадцать, сто раз – сначала спокойно, потом перехожу на крик, потом я насильно выключаю этот чертов телевизор, потом он орет и пытается драться, потом муж хватается за ремень… Когда я думаю о том, что будет в школе, я попросту близка к истерике!

Я быстренько пролистала карточку. Невропатолог с самого начала практически ничего Паше не инкриминировал, стало быть, все дело в методах семейного воспитания.

– Паша не слышит вас в первую очередь потому, что ваши слова ничего для него не означают и за ними ничего не следует, – сказала я. – Вот вы здесь и сейчас уже шесть раз (я считала) сказали: «Паша, положи на место!» – но ровным счетом ничего не сделали. Зачем же ему вас слушать?

– Правильно! – гулким басом поддержал меня мужчина. – Вот и я тоже ей говорю: чего без толку языком чесать? Надо, чтобы он просто знал…

– Так что же – сразу бить его, что ли?! – возмущенно вскричала мать. – Это же непедагогично и вообще! Везде пишут…

– Почему бить? – удивилась я. – Просто за дисциплинарной командой сразу же должно идти действие, которое ее подтверждает. А если действие немедленно предпринять невозможно, тогда молчать в тряпочку.

– Ну и как же я должна была здесь у вас правильно поступить? – с любопытством спросила мама. – Смотреть, как он все хватает, бросает на ковер, – и молчать?

– Ваш выбор. Самое разумное было бы спросить у меня, ведь здесь в кабинете я устанавливаю правила. Я бы подтвердила свою ответственность и освободила от нее вас. Но могли и взять ответственность на себя: «Паша, нужно положить это на место!» – и если он не подчинился – встали, отобрали игрушку, положили на место. Вопросы типа «Зачем ты это делаешь?» – вообще пустое сотрясание воздуха. Ребенок шестого года жизни, как правило, не может на них ответить.

– Что на шестом году! Я на четвертом десятке не всегда могу, – добродушно рассмеялся отец и уточнил: – Меня, как вы понимаете, она тоже спрашивает.

– То есть повторять не надо. Сразу делать. Хорошо… Но что? Сразу выключать телевизор? Прекращать игру? Стаскивать с кровати?

– Именно.

– Но он же будет все время орать!