Любить Кеану

Я вернулась в свою спальню, и мне вдруг стало грустно до слез: Джулиан уже час как веселился и пил шампанское, отчего его голос приобрел такой искристый и задорный оттенок, а мне еще предстояла печальная процедура погребения кота на лужайке в парке. Можно было похоронить Нельсона на специальном кладбище домашних животных, но меня продирала дрожь, стоило мне лишь представить, что мой рыжий мальчик будет лежать там, в окружении многочисленных истлевших трупов всяких там собак. Нет уж, пускай покоится посреди лужайки, где зеленеет травка, которой он никогда не видел, будучи сугубо домашним котом, и носятся мухи и бабочки, на которых он с удовольствием охотился, когда они залетали к нам в квартиру.

В течение всего дня у меня не возникало даже мысли об обжорстве, так что, несмотря на депрессивное настроение, можно сказать, что запланированный переход к новой жизни мне удался.

ХХХ

Я еще долго бродила по дорожкам парка после того, как завершила свое печальное занятие.

Деревья были усыпаны нежнейшими маленькими листиками, пробудившимися после длительного сна, на газонах буйствовала изумрудная зелень травы, небо было по-весеннему пронзительно синим, и в прохладном воздухе пахло весной, как самыми лучшими из французских духов. Пахло всем новым и всем прекрасным.

И, несмотря на острое чувство вины перед внезапно убиенным Нельсоном, моя душа начала наполняться сладостным ощущением предвкушения чего-то большого и прекрасного, что ожидает меня в течение всей моей долгой жизни, которую мне еще предстоит прожить. Мне отчаянно захотелось приблизить восемь вечера, чтобы в своем новом сверкающем платье танцевать, бросаться конфетти и громко кричать «С днем рождения!», звонко чокаясь шампанским, непременно в бокалах высоких и узких.

Я невольно вспомнила Дэвида, но тут же отогнала от себя это противное воспоминание. Даже думать об этом человеке мне не хотелось.

Сегодня был действительно идеальный день для того, чтобы родиться!

Мимо меня проходили люди. Они, так же как и я, неспешно прогуливались по дорожкам парка, наслаждаясь погожим весенним деньком.

Взгляд мой упал на высокого, темноволосого молодого человека, который шел в обнимку с красивой, очень белокожей девушкой, и, наклонившись к самому ее ушку, что-то, улыбаясь, ей шептал. Она розовела по самые мочки ушей, смущенно улыбалась и заливалась тоненьким, прозрачным смехом.

Меня он не видел, да если бы и видел, то вряд ли обратил внимание: он был влюблен, и это могли засвидетельствовать все редкие прохожие.

Украдкой проводив его взглядом, я вернулась в своей памяти к фотографиям Кеану, где он был таким, как этот парень, как человек из толпы.

И тогда я спросила себя: а заметила бы я его в толпе? Если представить себе, что на своем пути я повстречала не звезду, не знаменитость, а человека, мужчину, по имени Кеану Ривз, менеджера супермаркета или, скажем, юриста из адвокатской конторы, официанта из ресторана.

Остановила бы я на нем свой взгляд? Показались бы мне его глаза такими притягательными и таинственными? Или его нос, остался бы он таким же совершенным, а рот невероятно чувственным? Сочла бы я его образчиком мужской красоты и ловила бы с жадным восхищением каждый его взгляд, каждый его жест, как на экране? Или все это лишь магия кино, трюк, который играет с нами чужая известность, аура почти космической недосягаемости?

Может, именно в недосягаемости и кроется весь фарс положения? Какой смысл падать в обморок при виде красивого соседского парня, которого, приложив определенные усилия, можно достать, соблазнить?

Досягаемость человека обесценивает его?

Не потому ли так часто девушки пытаются отхватить уже занятого собственной подругой парня, или увести из семьи давно женатого мужчину? Мы хотим добиться чего-то недосягаемого, потому что оно кажется нам особенно привлекательным?

Не заключается ли секрет в том, что нам всегда кажется, что у кого-то другого «всегда лучше, чем у меня»? В малолетстве мы часто пытаемся отнять у другого ребенка точно такую же шоколадку, какую едим сами, только потому, что «у него она вкуснее»…

Отважные киногерои всегда, по ходу фильма, обзаводятся барышнями, с которыми предаются любви, уже в финале. А мы сидим в кинозале, с завистью смотрим на то, как им повезло, и почти неосознанно предполагаем, что мы на месте этих барышень смотрелись бы куда привлекательнее, в чем себе бесстыдно лжем, и мы могли бы дать ему «гораздо больше, чем эта напомаженная стерва».