Любить немодно

На улицах ни души, даже кошачьей! Только желтоглазые авто мчатся по дорогам, посылая на тротуары целые волны дождевой воды. Под одну из таких волн я только что угодила. Но, учитывая и без того промокшие насквозь шмотки, – не велика беда.

Останавливаюсь, тихонько всхлипываю и головой вращаю. Ведь как только мозг перестало лихорадить, а самой себе захотелось влепить крепкую пощёчину за глупость и крайней степени идиотизм, вернувшийся на место инстинкт самосохранения завопил о том, что мне сию же минуту необходимо найти укрытие!

В спальном районе, вглубь которого лучше не заходить, а лучшее, что попалось на глаза – это отделение почты и то закрытое на ремонт!

Здорово!

Стучу зубами, дрожу с ног до головы, обнимаю себя руками, и уже собираюсь плюнуть на всё и зашагать в обратном направлении, в лучшем случае обрекая себя на простуду, а в худшем – на воспаление лёгких и обшарпанную палату в больничке, как замечаю арку между двумя блочными домами и, громко выругавшись от счастья, «рву когти» туда!

Нога подгибается, каблук ломается, и ладони ударяют по асфальту, разбрызгивая в стороны двухсантиметровый поток воды.

– Твою мать! Да чтоб тебя на *** ********* *****!!! – Понятия не имею, откуда в моей голове все эти мерзкие ругательства и что они означают, но думаю, что лучших слов не подобрать, чтобы описать моё нынешнее состояние, как физическое, так и моральное! Особенно моральное!

– Ненавижу… Ненавижу его! – поднимаюсь на ноги, забрасываю сумочку на плечо, и безжалостно помогаю каблуку окончательно отвалиться от подошвы.

Прощайте мои лакированные сапожки.

Хромая на одну ногу бреду к арке, продолжая проклинать недоумка, по вине которого даже такси себе сейчас вызвать не могу – ведь у меня нет телефона, – и одновременно пытаюсь заверить себя, что не всё так плохо, что бывают в жизни ситуации и похуже, как…

– ОТДАЙ МОЮ СУМОЧКУ! ЭЙ! ВЕРНИ ЕЁ!!! ВЕРНИ МОЮ… сумочкуууусукааааа… – последние слова превращаются в протяжные рыдания, когда спина негодяя, укравшего мою сумку, скрывается за поворотом дома, и я без сил мокрой тряпкой сползаю по фонарному столбу, пряча лицо в ладонях.

Ненавижу… Ненавижу… Ненавижу свою жизнь.

Не помню, как заставила безвольное тело подняться. Не помню, как заставила ноги двигаться в направлении арки. Не помню даже, чем себя мотивировала; работа мозга, тела, мыслей происходила на автомате и осознание того, что тяжёлые струи дождя больше не ударяют по спине, а глаза можно не щурить пришло ко мне лишь тогда, когда по обонянию ударил застоявшийся запах мочи, а граффити на стенах безоговорочно подтвердили моё местонахождение. Добралась всё-таки… до укрытия… Промокшая до нитки, измученная, замёрзшая, да ещё и обворованная.

Этот день войдёт в мою личную историю самых худших дней в моей жизни. Клянусь! И всё из-за…

– Опа! Пацаны, это мы удачно заскочили на огонёк! Йоу, цыпа! – мерзкий, явно прокуренный и не трезвый голос, да ещё и эффектно усиленный гопницким говором, раздавшийся за спиной, автоматически выносит мне приговор, и я с ужасом осознаю… мне конец.

– Ничё такая!

– Сисястая!

– Гы!

– Моя тёлка, понял? Я её первый…это… того… нашёл короч! – самый высокий из трёх уродов, в спортивном костюме и в чёрной кепке с драным козырьком, забрасывает в рот остатки семечек и, кажется, пережёвывая их вместе с шелухой, отряхивает ладони, надувает плечи и решительно шагает ко мне.

Инстинктивно подаюсь назад, но тело настолько одеревенело от холода, а ноги дрожат так сильно, что со стороны я наверняка похожа на умирающую черепаху, решившую сделать свои последние несколько шагов на закате жизни; каждый из которых длится вечность.

– Хэй, тёлочка, а ты с какого района буш? Чёта я тебя тут раньше того… не видел, – второй, что ростом пониже будет, но комплекцией покрепче, вмиг успевает преградить мне дорогу и, обнажив мелкие жёлтые зубы, посылает в лицо настолько тошнотворный душок перегара, что невольно поморщиться выходит. А не стоило.

– Ты это чё, а? – не упускает из внимания тот же гопник. – Чё такая дерзкая?

– Отвалииии, Воваааан, – рядом с ним, плечом к плечу оказывается третий по счёту, но первый по количеству выпитого мужлан лет за тридцать. Смотрит на меня заплывшим взглядом круглых свиных глазок, криво ухмыляется и подмигивает: – По кактелю, мадааааам?

Не паниковать! Чёрт! Прочь панику! Она только усугубит положение!

Обнимаю себя руками покрепче и стискиваю зубы, чтобы не стучали, с потрохами выдавая страх, что ледяными щупальцами скользит по телу, удавкой на шее затягивается, доступ кислороду перекрывает, делаю вдох – выходит судорожное, жалкое, до чёртиков перепуганное всхлипывание!