Любить своего врага

— Лэй, — я обжимала на себе одежду, стараясь не замочить раскиданные куртки и ботинки, — вы всех туристок так купаете? А если у кого-то с перепугу сердце разорвется?

— Но вы же — смелая, — он стащил с себя мокрую рубашку. По-мальчишески тонкий, с виду — совсем юный. — Переоденьтесь в сухое, и будем ужинать. И накиньте что-нибудь на голову, не то застудитесь.

В темнеющем небе проклюнулись первые звезды, за ними дружно высыпали остальные. Мягко светил фонарь над входом в палатку, уютно горел костер, и ущелье больше не казалось мрачным. Эхо наших голосов плясало от стены до стены, однако не мешало разговаривать. Здесь не было деревянных чурбаков для сидения, их заменяли обтесанные камни, покрытые сухим, теплым и, очевидно, искусственным мхом. Ужин был превосходный, и тоска по Рингу держалась поодаль, не захлестывая и не убивая. До чего хорошо… если б только не тревога за Лэя.

Я рискнула вернуться к разговору о братьях-близнецах.

— Лэй, и все-таки я не понимаю. Воин Скал может нанести удар по обычному человеку и вправить ему мозги.

— С вашей подачи, — уточнил он.

— С Грэм вы справились сами. Так объясните: почему Воин Скал не берется нанести удар по своему собрату, чтобы вышибить из него желание убивать? Даже если волей Проклятых Высших вы устроены так, что живете ненавистью, отчего ее нельзя держать в допустимых рамках? Двадцать лет, тридцать, пятьдесят?

Лэй задумчиво покрутил в руках банку с горячим медовым чаем.

— Шелла, я вас уверяю: многие умы бились над этой проблемой. И уж верно, перепробовали все возможности. В любом случае, мы не можем бить по своим, по вайнска.

— А эршелла на помощь звали? Смотрите: вы очень похожи на нас. А мы — самые сильные измененные. И мы тоже способны менять чужое сознание…

— Ну уж нет, — перебил Лэй. — Я вам не дамся. Особенно после того, как с вами поигрался эр Рональд.

Я влепила ему пощечину. Вернее, лишь припечатала ладонь к щеке, потому что он поймал мое запястье и не позволил ударить по-настоящему. Глаза бешено сверкнули. Мгновение я ожидала, что Лэй плеснет мне в лицо горячим чаем, но он сдержался. Отпустил мою руку, хлебнул чаю и отставил банку.

— Вы не так поняли. Я хотел сказать, что эр Рональд сделал нечто такое, от чего вы: первое — влюбились; второе — перестали владеть собой; третье — утратили половину, если не больше, силы своего удара; четвертое — не в состоянии покинуть маршрут. Когда я повернул назад, что случилось? Правильно: вы чуть не умерли не пойми от чего. И все, это, повторюсь, благодаря вашему любезному эршелла.

Я обдумала его слова.

— Эр Рональд хотел, как лучше. Чтоб я не отправилась на Доминику. И он полагал, что в горах мне будет хорошо. Откуда ему было знать, что на маршруте окажутся скверные тетки, их проводник-самоубийца и второй проводник, который только и думает, как убить своего брата?

— На маршруте я думаю не о брате, а о вас, — холодно возразил Лэй, поднялся и направился к глайдеру.

Эхо прозвенело его последними словами, скрипнуло шагами по камням, прошелестело, когда закрылась дверца спящей машины. В салоне зажегся свет; Лэй уселся на место пилота и вызвал кого-то на связь. Я видела, что он разговаривает.

Стянув с головы полотенце, я поворошила влажные волосы. Докатилась. Руки распускаю. Лэй вернется — сейчас же извинюсь.

В ущелье было тихо. Звенели редкие капли, где-то пискнул невидимый зверек, стукнул камешек, сорвавшийся со стены, ему отозвалось неумолчное эхо. Хорошо. Зачем я сама стараюсь все испортить? О Ринге тоскую, на Лэя кидаюсь.

Извиниться не довелось. Воин Скал пришел назад с таким лицом, что я испугалась. Он уселся на камень, отвернувшись от света, и глуховато проговорил:

— Я думал узнать, что искал эр Рональд на маршруте. Это нарушение, однако Тамиль — мой друг, он бы сказал. Но его убили. Сегодня.

— Брат? — Я похолодела.

— Да. — Лэй потер лицо, глубоко вздохнул. — Убил Шон. Я его знаю. Чудный парень.

Чудный парень Шон тоже скоро умрет. Да что ж такое творится?!

— Лэй, — я потянулась к нему, коснулась пальцами прохладной щеки, — я не могу допустить, чтобы это случилось и с вами.

Сквозь мурлычущее эхо донесся новый стук камешка, и этот стук весело запрыгал вокруг нас. Лэй взвился.

— Шелла, наш уговор. Вы делаете, что сказано. Мне надо вас поцеловать.

Он подхватил меня, как пушинку, уложил наземь и бросился сверху. Только с виду легкий, а на деле… Я и охнуть не смогла. Вообще ничего не смогла — ни закричать, ни вырваться, ни сообразить, про какой уговор речь. На миг ощутила под спиной острые камешки, затем голова поплыла, пропали и камешки, и весь мир в придачу.

Целоваться было упоительно. Я таяла от наслаждения, захлебывалась им, куда-то падала, взлетала, не чуя себя саму, не чувствуя Лэя — только его бешеное, слегка укрощенное пламя, его жизнь, его дрожь. Вот оно — счастье, которое надо было найти…

Меня грубо выдернули из обретенного счастья, рывком заставили сесть. Голова кружилась, и до сознания едва дошли слова:

— Теперь вы — моя женщина. Шелла! Вы поняли?!

Поняла. Я — его женщина.