Любить – значит страдать

– Я вот тут думала… думала, – проигнорировав мой ответ, продолжила мама. Она тяжело опустилась на стул, возможно потому, что уже плохо стояла на ногах. – Все эти годы я свято хранила в памяти этот день, а ты ничего не помнишь. – Она лениво подняла на меня глаза, лицо ее было абсолютно бесстрастным.

Я только собралась было открыть рот, чтобы узнать, что она имеет в виду, но тут меня внезапно осенило: она говорила о том дне, когда погиб отец. Я промолчала и отвела глаза.

– Ты всегда ходила в розовом. – Ее глаза затуманились, она снова вернулась в прошлое. – Каждый год он покупал тебе новое розовое платье.

Я словно попала в ловушку ее слов, у меня не хватило духу сказать ей, чтобы она замолчала. И почему-то заныло сердце.

– Ты ждала его у окна и волновалась из-за того, что он задерживается. Каждые пять минут спрашивала, где он. – Ее лицо стало печальным. – Это несправедливо, что ты не помнишь день, который я не в силах забыть. Эмили, когда ты в последний раз отмечала свой день рождения? – Ее вопрос острым ножом вонзился в сердце.

Внутри словно все заледенело, мне стало нечем дышать. И я вдруг оказалась далеко отсюда: стояла у совсем другого окна в розовом платье с оборками.

– Он собирался пораньше вернуться с работы, чтобы развесить на заднем дворе дурацкие цветные фонарики, – монотонно бубнила она.

И я сразу их увидела. Смешные разноцветные фонарики, натянутые на заднем дворе. У меня похолодело в животе, я была не в состоянии пошевелиться.

– Он должен был привезти неоправданно дорогой праздничный торт, сделанный на заказ в лучшей кондитерской города. Шоколадный, с малиновой начинкой.

– А когда приедет папочка? – спрашивала я, раздвинув занавески, чтобы лучше видеть.

– Совсем скоро, – каждый раз слышалось в ответ.

Но отвечала мне почему-то не мама, а какая-то другая женщина. Я оглянулась и увидела, что она вытаскивает из духовки противень.

– Но уже темнеет, а он никогда не возвращается домой, когда темно, – продолжая глядеть в окно, возразила я.

– Ну как, есть новости? – с беспокойством в голосе спросила она какого-то мужчину, вошедшего в комнату с телефонной трубкой в руке.

– Нет, – ответил он. – Они говорят, что он давным-давно уехал из офиса.

Мужчина показался мне знакомым, но я так и не смогла идентифицировать его.

– Рейчел! – крикнул он.

– Что? – отозвалась она с верхней ступеньки.

– Кажется, пора звонить в полицию.

Но она не успела ответить, так как неожиданно зазвонил телефон. Она кубарем скатилась с лестницы.

– Кто это?! – нетерпеливо спросила она, не дав мужчине сказать «алло».

Тревога в ее глазах тут же передалась мне. Я смотрела на нее и не могла отвести взгляд от ее убитого лица. Волнение сменилось отчаянием, когда она проронила:

– Произошла авария.

– Это ты отняла его у меня, – пробормотала она.

– Рейчел, что ты творишь?! – словно издалека услышала я голос Джонатана.

Слезы мешали мне видеть. А у нее вдруг удивленно расширились глаза.

– О… – выдохнула она. – Ты помнишь.

Боль, как медленный яд, стала расползаться по всему телу. Я хотела крикнуть, но только беззвучно разевала рот.

– Что ты наделала? – уже более настойчиво повторил Джонатан. – Эмма, ты в порядке?

– Эмма, что с тобой? – будто через вату, донесся до меня взволнованный голос Эвана.

Я снова посмотрела ей прямо в глаза и, клянусь, увидела в них ненависть. И содрогнулась.

Все, я больше ни секунды не могла оставаться в ее доме. Мне срочно надо было на свежий воздух. Но я словно приросла к полу. Ноги не слушались. Меня душили рыдания. Тело полыхало огнем. Нет, бежать, бежать от нее – и как можно дальше!