Любитель историй (СИ)

новые надежды, а наоборот, окончательно уничтожила

старые. Призрак Лиджебая больше не говорил с ним о Клер,

не рассуждал о спасении семьи, а лишь выдавал новые

эпизоды для дьявольской книги.

Представляя, как перед ним вырастают силуэты

очередных жертв, Рик холодел, в отчаянье отбрасывая перо

в сторону. Но куда бы он не пытался спрятаться от своей

жуткой повинности, книга в кожаном переплете с красной

тесьмой и длинные гусиные перья, которые источали

смоляные чернила, вновь возникали перед его взором.

Рик понимал, что сходит с ума. Только усталость ли была

тому причиной... Юноша хотел верить именно в это.

Успокоившись и немного поразмыслив, он, наконец,

решил воспринимать все жизненные лишения, постепенно,

также как в детстве усердно заучивал очередное правило

отца.

Родной дом действительно превратился в живую

крепость, из которой не существовало ни единого выхода.

Путешествуя по пустым комнатам, Рик неоднократно

предпринимал попытки подойти к окну и даже приоткрыть

ставни, чтобы выглянуть на улицу. Дом позволял ему это

сделать. Но как только юноша совершал резкое движение

или умудрялся протиснуться между ставнями, деревянный

организм сжимался, пресекая любую попытку к бегству. То

же самое происходило с дверьми, дымоходом и подвалом.

Доступ ограничивался моментально, зажимая юношу в

крепкие тески. Неведомый страж видимо обладал

невероятным чутьем.

Также Рику позволялось путешествие в страну Сытых

надежд, - так он обозвал свою крохотную кухню, которую

давно покинул запах еды. И лишь хлебные крошки еще

попадались ему во время долгой охоты среди пустых

кастрюль и покрытых пылью тарелок.

Но вскоре голод стал мучать не так сильно как угрызения

совести. Открывая заново собственный дом, Рик словно

одержимый пытался отыскать в нем присутствие сестры. Но

вещи, хранившие память о Клер улетучились без следа,

оставив после себя лишь толстые круги паутины.

Размышлять Рику тоже позволяли, но гораздо осторожнее,

чем передвигаться по дому. Неспешные мысли

воспринимались спокойно. Но как только они касались

Клер или, к примеру, мистера Сквидли, голова начинала

наполняться тысячями игл и разрывалась на части от

нестерпимой боли.

Выходило так, что мистер Лиджебай придумал для своего

отпрыска более изысканные способы выполнения его

неоспоримых постулатов. Теперь юноше было

необязательно заучивать длинные параграфы со сложными

разъяснениями и дополнениями. Ограничения сами

напоминали о себе ядовитыми укусами невидимых гадюк,

вынуждая Рика держаться подальше от запретной черты,

огораживающей пределы дозволенного.

Но главные испытания ждали Джейсона-младшего ночью.

С одиннадцатым ударом часов дом оживал в буквальном

смысле этого слова: дыхание печной трубы, мерное

поскрипывание половиц, перешептывание книжных

переплетов и хруст балок, больше всего походили на хруст

костей. Живой организм жил ровно семь часов, после чего

особняк вновь превращался в мирное пристанище юного

затворника.

Вернувшись в кабинет, Рик остановился у

прикрепленного к стене штурвала. Крохотный круг имел

обшарпанные ручки и глубокие трещины по всему

периметру. Облизав пересохшие губы, юноша вгляделся в

почерневшие зарубки и углубления, очень напоминавшие

изящную вязь незнакомых букв. Прикоснувшись к

лакированной поверхности, Рик ощутил на губах вкус

соленых брызг. Шум моря, просочившись сквозь

окутавшую тишину дом, донес до него отчаянные крики

чаек. Предметы утвари, носившие клеймо затонувшего

корабля содержали одну неоспоримую истину: «Любой

бродяга мечтает обрести дом».

Кабинет мистера Лиджебая покачнулся так сильно, словно

дощатый пол балансировал на морских волнах. Юношу

подтолкнуло к столу. Уткнувшись в дубовую поверхность,

Рик уставился на открытую книгу и перо в чернильнице.

Внутренние страхи и противоречия улетучились в ту же

секунду. Пришло время продолжать кропотливую работу.

Погрузившись в глубокое кресло, он ловко подхватил свое

наточенное оружие, провел пальцем по оперению и начал

писать. Первое слово получилось острожным, как лис,

подбирающийся к чужой норе. Зато второе – немного

распрямилось и вытянулось; третье – обрело некое

изящество; четвертое – вышло почти идеальным. Но

сегодня Рик не собирался действовать по указке. Отступив

от намеченной темы, он стал писать о море.

«Изобразив» острый шлейф берегов упирающихся в

подножия высоких зубастых гор, Рик перешел к описанию

лазурных волн отражающих свет огромного янтарного

солнца, которое почти скрылось за горизонтом. Юноша

никогда не видел этого места, но помнил о нем, словно

бывал здесь еще в детстве.

Поставив очередную точку, Рик прислушался к