Любитель историй (СИ)

подвесить помешавшегося на рее. Удивительно, но никто

так и не вызвался защитить несчастного капера или по

крайне мере его утихомирить. Каждый закрылся в

воображаемый панцирь, будто краб, и волновался

исключительно о своей шкуре.

Это были самые невыносимые дни. До сих пор я

просыпаюсь в холодном поту, вспоминая мучившие меня

кошмары.

Но один из них посещает мою память чаще остальных…

...Безумца подвесили на самом видном месте: в центре

грот-мачты, чтобы полуденное солнце до изнеможения

сушило кожу, оставляя на ней болезненные ожоги, а

ночной соленый ветер бередил открытые раны. Я слышал

его крик каждую минуту, и если выдавался небольшой

перерыв, то спасительные вопли в скором времени

начинались вновь.

Мы все потихоньку начинали бредить. Также как и

бедняга Викс. Силы были на пределе, а до знакомых берегов

оставались еще сотни бесконечных лиг. Когда безумец

затих, и мы помолились господу за его измученную душу,

наступила такая мертвая тишина, что мне почудилось,

будто я оглох.

Превратившись в растянутые на солнце тени, мы

неприкаянно слонялись по кораблю, заранее предугадывая

приказы наших мертвых повелителей. Наверное, дьявол, и

вправду слишком силен, раз способен на глазах у господа

творить такие бесчинства… - подумалось мне на сорок

первый день нашего плаванья.

В то утро моя вера пошатнулась.

А в следующую ночь ее окончательно растоптал один

малозначимый, но достаточно откровенный разговор.

Луна почти утонула в разбушевавшихся волнах. После

двухдневного штиля, морской ветер стал для нас манной

небесной. Я не спал почти всю ночь и случайная тень,

скользнувшая у борта, нисколько не удивила меня. Если это

был заплутавший призрак, - он явно ошибся кораблем. Наш

«Бродяга» включая каждого живого и мервого члена

команды, стал посмертным напоминанием бороздящим

просторы запретных вод. Этакое морское приведение

лишенное всего человеческого.

- Не ждал тебя здесь увидеть, - устало произнес

Лиджебай.

- Ночь всегда успокаивает, скрывая в темноте дневные

невзгоды, - отчего-то сказал я и затих, чувствуя как

сердце забилось в предвкушении предстоящей беседы.

Лиджебай кивнул:

- А я вот не могу смотреть на солнце. Глаза привыкли к

полумраку каюты. Любой свет причиняет нестерпимую

боль. Мне кажется, если взгляну на яркое безоблачное небо,