Любивший Мату Хари

Он уронил голову на грудь, а руки и ноги продолжали яростно подниматься и опускаться, но, как и во всяком плохом сне, он, казалось, не мог сократить расстояние и не мог удержать улицу от того, чтобы она не текла бесконечно, как река... А лимузин удалялся прочь... неравномерно ускоряя движение, потому что ублюдок был явно не в ладах с передачами.

Потом он понял, что бежит напрасно, зачарованный ритмом своих ног и обманчивым ночным небом. Даже позднее, когда его поймали, подобрав в луже дождевой воды, он всё ещё бежал.

Глава семнадцатая

Его привезли в лагерь в Доберице — в восьми милях от центра города. Тут располагался центр пыток, и, хотя это уже почти позабыто, летом 1914 года находилось более трёх сотен политических заключённых. Большая часть их жила в бараках, стоявших рядами на полоске осушенного болота. Условия были примитивными. Над болотом возвышалась готическая постройка — имение тринадцатого века, кругом обширно раскинувшееся поместье. Здесь проводились формальные допросы; камеры представляли собой подземные клетушки, вырезанные в камне.

Грей по прибытии увидел очень мало: заморённый дубок во дворе, кусок закопчённой стены, лестницу в подвал, комнату без окон, лежанку и ведро. Его осыпали беспорядочными ударами в пах, в живот и по почкам, а затем оставили одного. Комнатушка была холодной и очень маленькой. В постели кишели насекомые. Время от времени тишину нарушали крики и медленные шаги охраны.

Наручные часы у него забрали, и определять время было невозможно. По большей части он старался этого не замечать. Думал о своей работе и представлял себе чернильно-чёрные Бранденбургские ворота. Думал о Париже и о своём коте на заоконном ящике. Он думал о Зелле, ибо боль эта была реальной. Он думал о Данбаре и подпитывался ненавистью.

Вначале самым худшим казались блохи, атаковавшие его шею и запястья, а потом проникшие и под одежду. Но на второй день за ним пришли: двое охранников в униформе, третий наблюдал с тёмной лестницы. Они привели его в большую пустую комнату с голым дощатым полом и голыми стенами. В углу стояли три или четыре стула, больше ничего не было. Один из охранников вытащил стул на середину комнаты и приказал сесть. Его запястья и щиколотки связали электрическим проводом.

Прошёл по крайней мере час, прежде чем появились Шпанглер и женщина. Молодая и очень хорошенькая блондинка с волосами, закрученными сзади в пучок. Одета она была в твидовую юбку и пиджак, на носу толстые очки и что-то вроде медали на груди. Шпанглер принёс для неё из угла стул и поставил у стены так, что она оказалась на самом пределе обзора Грея. Когда она села, он уловил взглядом стенографический блокнот и автоматическую ручку у неё в руках. Третий стул Шпанглер расположил прямо напротив Грея. Затем он уселся, скрестив ноги, как девушка, и положив руки на колени.

   — Вы плохо выглядите, Николас. Вы очень плохо выглядите.

Грей сомкнул глаза и увидел всё так, будто смотрел с потолка: три стула на пустом полу, один перпендикулярно двум другим.

   — Может возникнуть вопрос о вашем душевном здоровье: и вопрос этот неизменно будет иметь всё больше оснований, чем дольше ваше пребывание здесь.

Грей открыл глаза и посмотрел на него:

   — Почему вам просто не сказать, чего вы хотите?

   — Вашего доверия и ответов на некоторые вопросы.

   — Идите к чёрту.

   — О, но, простите за высокопарность, это — ад. — Он раздвинул жалюзи. Грей увидел полоску голубого, вероятно утреннего, неба. — Сначала позвольте мне сказать, что ваши инстинкты подсказывали вам правильно. Я никогда не имел намерения предать свою страну. В действительности вся затея была с самого начала ловушкой, испытанием британского образа действий и британских способностей, попыткой арестовать и скомпрометировать занимающего высокий пост служащего. К несчастью, нам оставили только вас.

Слегка повернув голову, Грей ещё раз мельком увидел девушку. Её губы слегка приоткрылись, глаза, казалось, не отрывались от его раздувшихся щиколоток и голых ступней.

   — Вы должны также знать, что ваши люди и пальцем не шевельнут, чтобы вам помочь. Они даже не попытаются признать, что вы действовали в их интересах. Ваш смешной Чарльз Данбар уже покинул страну. Поэтому, Ники, ваше положение плохо.

Грей опять закрыл глаза:

   — Я прошу вас поставить в известность Британское посольство.

Шпанглер улыбнулся:

   — Вы знаете, вы ничего им не должны, Ники. Они втянули вас в глупый спектакль, потом буквально бросили в руки врага.

   — Я хотел бы стакан воды.

   — Подумайте об этом, Ники. Если бы ваш храбрый Чарльз Данбар подождал только несколько секунд, вы бы здесь не оказались.

   — И я бы хотел своё пальто и туфли. Мне холодно.

Голоса со двора увели Шпанглера к окну, где свет подчёркивал его движения: рука, извлекающая из кармана платок, глаза, медленно смещающиеся обратно к Грею.

   — Знаете, я на самом деле подготовил свои вопросы для кого-нибудь более близкого к делу. Для Данбара, например, или для того, другого... Саузерленда. Я думаю, однако, вы тоже в силах снабдить меня необходимой информацией.