Любивший Мату Хари

   — Я думаю, завтра нас отправят в Камбрен.

   — О, что ж, по крайней мере, ты не попадёшь в ряды атакующих.

Неизбежно возникли воспоминания о Зелле. На бульваре прогуливались проститутки, раздавалась из граммофона та памятная песня.

   — Ты не видел её с Берлина, да? — спросил де Маслофф.

Грей покачал головой:

   — Только письмо.

   — И?..

   — Она вернулась в Гаагу с каким-то бароном.

   — Что ж, по крайней мере, это всё упрощает.

   — Разве?

Де Маслофф улыбнулся, проведя пальцем по ободку своего стакана:

   — Хочешь маленький совет, сын мой? Забудь о Зелле. Отправляйся на фронт, убей гунна и проведи чудесно время.

   — Не знаю, вполне ли я гожусь для этого.

   — Чепуха.

   — Видишь ли, я боюсь боли. Я...

   — О Боже, Ники, мы всё этого боимся.

   — Но это другое, это глубинное...

   — Тогда убей целый взвод. Это тебя излечит. И ради Бога, прекрати думать о Зелле.

Понадобились приблизительно сутки на то, чтобы добраться до станции снабжения в Бетюне, затем ещё день — пешком до позиций. За Сен-Омером война стала явственной, со слышимым за горизонтом артиллерийским огнём, заброшенными полями и взорванными деревьями вокруг. За пригородами Камбрена даже можно было увидеть вспышки, змеящиеся вдоль окопов.

Здесь на восьми сотнях ярдов[41] долины находились четыре параллельные системы окопов. Блиндажи были сырыми, всегда нуждающимися в починке. Почва мягкая, в основном красная глина. Говоря формально, каждая рота удерживала две сотни ярдов, по два взвода находилось на передней линии и ещё два в резерве, хотя были и вариации, зависящие от случайностей и погоды.

Окопы укреплялись брёвнами и мешками с песком, и большая часть дня проходила в поправке осевших стен, стрелковых ячеек и брустверов. Необходимо было также заменять прогнивший дощатый настил, осушать застоявшуюся воду и делать ещё что-то, касающееся санитарии. Проволочные заграждения, конечно, можно было устанавливать только ночью. За проволокой лежали три сотни ярдов открытой местности, плавно поднимающейся к немецким окопам. Темнели воронки от снарядов, лоскуты опалённой земли, но были ещё и нетронутые поля, по-настоящему прекрасные в определённые часы дня.

Грей делал наброски пейзажа, в основном обширных зарослей маков и скелетообразных деревьев. Он работал в свободные часы, обычно между подъёмом и завтраком, и стремился уделять основное внимание путанице света, который отражался от проволоки, от раскиданных обломков, скапливающихся возле обугленных пней.

В целом это была ограниченная война, в некоторых отношениях — средневековая. Многое из оружия: гранаты, миномёты — было примитивное, часто сконструированное солдатами. Тактика всё ещё находилась в переходном состоянии, развиваясь путём проб и ошибок. В конце концов британцы заплатят за избыток людей на огневых линиях, и все заплатят за лобовой штурм пулемётных огневых позиций. Так как точность артиллерии возросла, большее внимание уделялось окапыванию и подземному существованию.

В этой войне на истощение стычки были короткими и случались по ночам. Маленькие команды, редко более двадцати человек, совершали рейды. Цель — устрашение противника и по большей части символическое преимущество на ничейной земле. Как строевой офицер, Грей должен был проводить три вылазки в месяц и произвольное количество разведывательных патрулирований.

Даже в течение спокойных периодов по крайней мере дюжина случайных смертей происходила за неделю, в основном из-за спорадического артиллерийского, миномётного и пулемётного огня, но подчас и от небрежности и утомления — бессмысленные смерти от неудачной чистки винтовки, неосторожности со светом, из-за незамеченной полудюймовой границы во время передвижения по окопу сообщения.

Всё же самыми огорчительными были смерти от пуль немецкого снайпера. В отличие от британских офицеров, которые считали снайперскую стрельбу занятием презренным, не вполне достойным, немецкие проявляли энтузиазм, имея разработанные тренировочные программы, камуфляж и телескопические прицелы. Работая парами за тайными стальными амбразурами, снайперы всегда насчитывали по четыре-пять убитых в день, что постоянно помнили все...

Первый опыт общения со снайпером у Грея появился через три дня после прибытия на передовую. Стоял относительно спокойный вечер, только на юге шла перемежающаяся стрельба. Грей провёл день в блиндаже с другом из учебной части, тихим молодым лейтенантом Артуром Чайлдом. Ближе к сумеркам они прогулялись до заднего траверса[42], чтобы глотнуть воздуха и побыть вдвоём. В окружающей траве копошились птицы — синицы и воробьи. Лёгкий ветерок приносил с востока запахи кофе и боярышника, над бруствером окопа стояла низкая белокостяная луна.

Они говорили об общих знакомых, популярных романах, пересказывали слухи о весеннем наступлении. Чтобы закрепить дружбу, Чайлд извлёк две тонкие прибережённые им голландские сигары.

   — Их прислал мой отец, хотя я не могу вообразить зачем, ведь я никогда их не курил.

   — Может, он думал, что пришло время начать. Теперь, когда ты воин.