Из фойе они перешли в её номер, продолговатую комнату, украшенную мягкими пастелями, развешанными на кремовых с позолотой стенах. Отсюда сквозь сетку ветвей вязов, растущих вдоль покрытого травою берега, открывался прелестный вид на саму реку. Рядом с кроватью лежали два или три романа, которые она никогда не прочтёт, и залистанная «Махабхарата». На крошечной лакированной тумбочке стояли две бутылки — шерри и джин, — она купила их по пути из тюрьмы.
Их первое общение наедине было угловатым, даже неловким. Она налила три стакана шерри и не знала, что делать с третьим. У окна она так дёрнула занавеску, что кусочки кружева остались в её руке. А затем она стала плакать, но молча, всё ещё глядя в окно.
— ...Что я могу сделать для тебя, Маргарета?
— Ничего.
— Не лучше ли тебе побыть одной?
— Что? О... нет... нет...
— Хочешь что-нибудь поесть?
— Нет.
— Что-нибудь меняется от того, что я всё ещё люблю тебя?
Тогда она упала в его объятия. Продолжая плакать.
Он думал, что она заснула.
— Ники? — Потом ещё раз, так тихо, что могло показаться, донеслось из другой комнаты: — Ники! Мы должны поговорить.
Он поцеловал её в лоб — как прежде.
— Нет, мы не...
— Но ты не понимаешь.
Он поцеловал её ещё раз, теперь по-настоящему, уловив слабый аромат духов.
— Нет, понимаю.
Она отшатнулась от него, превратилась в силуэт.
— Ники, послушай меня, меня вовлекли в разные дела, опасные дела... в действительности я отчасти для того и отправилась в Амстердам... чтобы стать шпионкой. Это звучит странно, но...
— Я знаю.
— Ты знаешь? Откуда? Кто тебе сказал?
Он продолжал смотреть на неё молча ещё по крайней мере минуту, внезапно ощутив то самое безмятежное спокойствие, которое он всегда чувствовал, прежде чем лечь возле неё, или взяв в руки кисть, или нажимая на спусковой крючок.
— Ники, кто тебе сказал?
— Ники, я хочу знать, кто сказал тебе?
— Те же люди, которые сначала тебя послали к Ладу, а теперь прислали меня.
Он ожидал, что она заплачет, и, как ни странно, почувствовал гордость, когда она не заплакала. Однако она стала пить — сначала ещё стакан шерри, затем джин. Свет из окна потускнел, из серого став синим. Коридоры наполнил шум постояльцев, спускавшихся в ресторан обедать.
— Ты долго ждал меня? — спросила она.
— Несколько недель.
— И что они велели тебе делать? Они хотят, чтобы ты шпионил за мною?
— Более или менее.
— И спал со мною?
— Если есть необходимость.
— Женился на мне?
Он встал и подлил в её стакан джина, наполнил свой. Вновь послышались звуки с реки: лязг баржи, крики уток, тихий плеск весел.
— Всё было подстроено, — сказал он. — Ничто с того момента, как ты выехала из Амстердама, не должно было происходить случайно.
— И на кого, они считают, я работаю?
— На Шпанглера... На Крамера...
— Но я даже не виделась со Шпанглером. А Крамер... я думаю, он больше всего хотел переспать со мною.
Она стянула с руки браслет и принялась крутить его на столе. Они всё ещё не включали свет, но Грей и в темноте чувствовал её усталость.
— Если они думают, что я работаю на немцев, почему тогда Ладу понадобилось посылать меня в Амстердам?
Браслет казался золотисто-синим.
— Ладу просто старался доставить тебя сюда.
— А зачем им понадобилось, чтобы я была здесь?
— Чтобы я мог вступить в действие. Держать тебя под наблюдением.
— Но почему ты?
— Потому что я твой самый близкий друг.
Она заснула ненадолго, а он смотрел на неё из кресла, покуривая сигареты и потягивая джин. Раз или два он услышал, как она прошептала чьё-то имя или фразу, — но не мог разобрать. Когда она наконец проснулась, он стоял у окна. Она не сказала ни слова, но он почувствовал её взгляд.
— Ты когда-нибудь видела Темзу? — спросил он.
— Нет.
— Это неплохая река, но на Сену не похожа. Лучше всего она в сумерках или на рассвете, но не ночью.
Она выскользнула из постели, накинув на плечи старое пальто. Послышался отдалённый звон колокольчиков, затем гудок очередной баржи.
— Почему они отослали меня обратно в Испанию? — спросила она.
— Потому что они считают, что ты приведёшь к людям, которые их интересуют.
— Предполагается, что ты едешь со мною?
— Да.
— Чтобы шпионить?
— Верно.
— Заниматься со мною любовью?