Любивший Мату Хари

Она вновь была у всех на слуху к тому времени, как достигла Мадрида. Хотя она заказала номер в отеле «Палас», в основном её видели в «Риде». Портье вспомнит, что она спрашивала экземпляр дипломатического ежегодника, а швейцар — что она интересовалась дорогой к германскому посольству на Калле Кастеллан, 23. А старый друг-журналист признает: она в пятницу по крайней мере два часа задавала ему вопросы о некоем майоре фон Калле из Германского консульского представительства.

В следующий понедельник Грей снова настиг её. Декорации, типичные для Зелле: полночь, тесно забитый хламом номер, шампанское в ведёрке тепловатой воды, груда корреспонденции на письменном столе. Она выглядела прелестной в белом шифоне, её щёки горели пламенем от избытка ли румян или от лёгкой лихорадки.

   — Тебе не следовало приходить, — сказала она ему. — Тебе не надо было преследовать меня.

Он был измождён. Он вспотел, рубашка потеряла свой вид, а слишком большое количество выкуренных сигарет вызвало головную боль.

   — Я разговаривал с твоим Марциалом Казо, — сказал он.

   — Превосходно. Тогда ты знаешь, чем я здесь занимаюсь.

   — Я чуть-чуть разузнал также о твоём майоре фон Калле.

   — Тогда тебе известно, почему французский атташе проинструктировал меня встретиться с ним.

   — Бога ради, Маргарета, он германский военный атташе.

   — Но в том-то и весь смысл. Кстати, ты знаешь, что он и Рудольф учились вместе в школе?

   — Отлично для них. Но не для тебя.

На столе лежали фотографии, пачка старых рекламных снимков, которые она, должно быть, возила с собой годами.

   — Когда ты встречалась с ним? Со школьным приятелем Руди?

   — С майором? В субботу.

   — Что ты ему сказала?

Она подхватила боа из перьев:

   — Я сказала ему — я старый друг Руди и желаю поговорить с ним о моём аресте в Лондоне. Я хотела бы узнать, кто такая Клара Бенедикс.

   — И что он ответил?

   — Он был немногословен. В любом случае я таким образом ухитрилась познакомиться с ним. После мы говорили о... многих хороших вещах.

   — Каких вещах?

Она обернула боа вокруг плеч и вновь застыла перед зеркалом:

   — О Рудольфе Шпанглере, о субмаринах, о других вещах, которые могли бы спасти жизнь французов... и британцев. — Затем, внезапно отбрасывая боа и оборачиваясь: — Это верно, Ники. Я могу получить информацию для спасения...

   — Ты спала с ним?

   — Ну, Ники.

   — Ты спала с фон Калле?

   — Ещё нет.

Она подхватила пеньюар, приложила к плечам, но вдруг нахмурилась и уронила его.

   — Ники, ты, кажется, не понимаешь. Мой статус переменился. Всё, что я сейчас делаю, санкционировано французами. И между прочим, я даже отослала сегодня свой первый рапорт.

   — Кому отослала?

   — Капитану Ладу. Мне велели отправить донесения ему.

   — Ты совершенно права, Маргарета, твой статус действительно переменился. Понимаешь, сначала они намеревались использовать тебя, чтобы поймать большую рыбу, может быть, даже Шпанглера. Ладу всё изменил. Вместо того чтобы использовать тебя в качестве основного блюда. Сейчас это готовится. Ты должна стать их настоящим уловом: Мата Хари — берлинская шпионка.

Она вновь пристально рассматривала его:

   — У меня нет ни малейшего представления, о чём ты говоришь, Ники.

Но она понимала, она просто не могла этого принять.

   — Всё обычно. Война для нас идёт плохо. Командование критикуют. Теперь требуется, чтобы полетели головы, так оправдывают резню на Сомме. А ещё лучше, чтобы полетела одна голова. На Сомме зацепило шестьдесят тысяч парней, двадцать тысяч убитых. Уже ясно, что невозможно возложить вину на кого-то из генералов — плохо для морального духа, ещё хуже для генералов. Нет, вы должны найти чёртова козла отпущения, кого-то, на кого можно показать пальцем и воскликнуть: «Смотрите, это не наша вина! Нам ударил кинжалом в спину шпион». А все знают, что гунны использовали красивых женщин, чтобы соблазнять наших парней... красивых, окутанных сплетнями женщин, похожих на тебя.

Она вновь посмотрела в зеркало, но на собственное отражение, а не на его.

   — Я знаю, ты пытаешься помочь, Ники. Я знаю, что не должна очень сердиться. Но Марциал Казо уверял меня, что...

   — Не будь чертовски глупа. Не всякий ради тебя готов на тяжкие испытания. Казо даже не вспомнит, что говорил с тобой. Когда придёт время, он даже не вспомнит...

   — Это другое, Ники. Ты всегда недооценивал меня. Всегда недооценивал.

   — Нет, я просто верно оценивал их. Послушай меня. Сначала они послали тебя к Крамеру, чтобы установить цену. Вспомни, он предложил деньги, и ты даже торговалась, думая, как бы тебе наконец получить компенсацию за свои чёртовы меха. Затем к тебе послали Меррика, чтобы определить, насколько ты годна, и он возвестил, что ты годишься. Наконец приходит время Ладу, который готовит тебя к тому, чтобы принести в жертву, и потом они отправляют к тебе меня, пообещав мне позволить тебя спасти, если ты невиновна. Только они сделались нетерпеливы, им надоело, что я не добиваюсь никаких результатов. И конечно, они не доверяют мне. Поэтому они отдали тебя здешнему человеку Шпанглера.

Она почти улыбалась, улыбкой, которую, он был уверен, она надевала в присутствии не имеющих надежды любовников.