Люблю и ненавижу

И в самом деле, дальше получился любопытный конфуз (для кого только? для Зои? — ведь Анатолий, например, даже и не смутился нисколько, наоборот — весело рассмеялся и сказал: «А я всегда такой, на будущее запасливый! Жизнь, она, мать Варвара, всему научит…»). Прямо среди празднества — а дело было уже на второе мая — главное-то застолье вчера завершилось, под самый поздний час, — Варвара и «застукала» Анатолия в сарайке: он, как говорится, праздновал дополнительно — в гордом одиночестве.

— То-то я заметила, зятек, частенько ты желудком маешься… На сторону ходишь.

Варвара подошла к сараю неслышным шагом — только хозяйки так умеют, тихим сапом ходить в своем подворье — и слова свои произнесла вкрадчиво, елейно, а Анатолий — вот зараза — даже не вздрогнул, обернулся к Варваре с веселой такой, разудалой улыбкой:

— А что, мать, раз уж я у тебя зятек, может, мы на пару? Так сказать, первую вместе — закрепляющую?

— Закрепляющую — это-то я понимаю. А почему ты в сарайке прячешься — вот что объясни. Неужто нашего застолья мало?

— А я всегда такой, на будущее запасливый! Жизнь, она, мать Варвара, всему научит…

— К примеру, прячась, праздновать в одиночку?

— Очень верно подметила, мать.

— А не боишься — тебя к шутам гороховым из гостей прогоню?

— Нет, — помотал он головой, улыбаясь, — не боюсь.

— Что так?

— А я вообще ничего не боюсь. Пока живешь — бояться нечего, а помрешь — бояться поздно.

Варвара, как бы раздумывая над его словами, удивленно покачала головой. А когда они вернулись вдвоем к застолью (сидели прямо во дворе, вытащив с веранды стол-крепышок и установив его среди девственно зеленеющей травы), Варвара, усмехнувшись, объявила всем:

— Гость-то дорогой обиду на нас держит.

За столом смотрели на них, не понимая.

— Один в сарайке празднует. Гордый такой, что ли? Или какой?

— А я всегда такой, мать. Вон Зоя не даст соврать.

— Анатолий, ты опять за свое. — покраснев за него, горестно проговорила Зоя. — Ведь обещал же…

— Мать-то у тебя дотошная — застукала меня. Ох дотошная…

Какая-то тут странность происходила, неловко все себя чувствовали, никто не знал, что и говорить дальше. И выручил всех, как ни смешно, сам Анатолий:

— Раз уж я проштрафился — прошу штрафную. Так сказать, на законных основаниях!

Ну, что с ним делать? Борис, Полин жених, сказал:

— Давайте в самом деле за Гагарина. За его подвиг!

Очень скоро Анатолий заснул прямо за столом, и пришлось в несколько рук подхватывать его и тащить на веранду: Борис держал его под мышки, Жека (красный от натуги, как его лампасы) взялся за ноги Анатолия, а женщины, кто как мог, поддерживали Анатолия посередке. Вот так и втащили всем миром бедолагу-гостенька, уложили на диван, прикрыли старым — с истертым ворсом — шерстяным одеялом, которое на всякий случай всегда хранилось здесь. Вот как раз и настал он, этот «всякий случай»…

Анатолий спал на веранде, а они все сидели во дворе, и как раз в эти минуты и решилась судьба Зои и Анатолия, о чем Анатолий ведать не ведал и мечтать, наверное, не мечтал.

— Чтоб этого твоего… — Варвара задумалась на секунду, подбирая подходящее словцо, но, так и не придумав ничего, лишь выразительно указала кивком головы на веранду, — у нас больше не было… Поняла? — И серьезным черно-огненным взглядом опалила Зою. Матери Варваре шел уже пятый десяток, и черные — с проседью — волосы, и черные — огненные — глаза, все в ней как будто говорило о гордой непреклонности, о властной и суровой натуре.

Однако не скажи мать Варвара последних слов, не взгляни она так строго на Зою, может, никогда бы и не случилось того, что случилось, и не вырвались бы у Зои те слова, которые разом разделили ее жизнь на две доли: до и после замужества.

— А я выхожу за него замуж! — вот какие слова вырвались у Зои.

— Может, не выходишь, а уже — жена его? — продолжая непримиримо смотреть на Зою, в упор спросила мать.

— Да, уже жена! Представь себе! Да, жена. Да! Ну и что здесь такого?!

— Выходит, ждешь наших поздравлений?

— Мама, — вмешалась Полина, — ну что ты на нее взъелась? — И от этого, от неожиданной защиты сестры, глаза у Зои подернулись дымкой слез — так она была благодарна Полине в эту минуту. — Почему она должна отвечать за Анатолия?

— А ты помолчи, я не с тобой пока говорю. Дойдет очередь и до тебя, если уж так не терпится.

— Уж не хочешь ли ты поссориться сегодня с нами? — не сдавалась Полина. — Почему это я должна молчать?

— Ты для чего ее в Свердловск увозила? Для чего она училась там, техникум кончала? Чтоб за первого попавшегося замуж выскочить?! Я тебя спрашиваю!

— Ты сама ее подталкиваешь! — Полина смотрела на мать Варвару не менее разгоряченным, не менее упрямым взглядом. — Приехал с ней парень, чего ты ее сразу в жены записываешь — лишь бы только обругать, что ли? По старой привычке?

— Ты мне ответь: для чего она училась, если теперь таких с собой привозит?! В дом родной! Я-то кто для вас: мать или какая-нибудь приживалка в чужом углу, нищенка какая-нибудь безродная? Кто я вам?!

— Принялась опять за старое, — махнула рукой Полина. — При чем тут сани, когда разговор о телеге?