Люблю секретных агентов

Из-за золота и алмазов государство выделяло деньги, вертолёты, лодки и оборудование людям, которым нравилось путешествовать по диким неизведанным местам. Благодаря им я могла очутиться в самых дебрях тайги, где в окружности пятисот километров не было ни одного человека, если, конечно, не считать кочующих на оленях эвенков; где не отравленные химией реки были полны рыбой, животные не боялись людей, а под густым покровом тайги в изобилии росли грибы, черника и морошка.

Никакое золото, никакие алмазы на свете не могли заменить уникальных впечатлений и воспоминаний, которые остались у меня от путешествий по Сибири. И вот теперь, благодаря бредовой затее Аделы пуститься на поиски золота инков, я снова смогу пережить давно забытые ощущения.

И всё-таки я никак не могла избавиться от смутного ощущения беспокойства. Что, если Адела права, и Чиан Бенвитун перед смертью действительно пытался произнести "золото Атауальпы"? Конечно, это совершенно безумное предположение, но вдруг его зарезали потому, что ему стала известна тайна инкских сокровищ? И почему за нами следили? Возможно, люди, убившие Чиана, считают, что Аделе тоже что-то известно. Что, если они последуют за нами в Перу? Если это мафия, она достанет нас на любом континенте.

Я потрясла головой. У меня явно разыгралось воображение. Мои безумные предположения, несомненно, могли бы послужить украшением детективного романа, но в реальной жизни подобного просто не бывает. Самое лучшее – забыть навсегда об этой истории и спокойно наслаждаться путешествием. Возможно, Чиан вообще ничего не пытался сказать, и это был просто предсмертный хрип, а Адела со своей буйной фантазией сделала из мухи слона.

От размышлений меня оторвал раздавшийся из репродуктора голос стюардессы:

– Через пять минут наш самолёт будет пролетать над Акапулько – одним из самых знаменитых курортов мира. Увидеть Акапулько смогут пассажиры, сидящие по правому борту.

"Повезло", подумала я, вглядываясь в замаячившую на горизонте синюю полоску океана.

Я сидела как раз в правом ряду.

Под крылом самолёта мелькнули игрушечные кирпичики отелей, затерявшиеся между складками гор и лазурной громадой Тихого Океана, а затем земля осталась позади. В течение ближайших четырёх часов полёта нам предстояло видеть только воду.

Я со вздохом отлепилась от окна и откинулась на спинку кресла.

– Я думал, что вы за весь полёт так и не оторвётесь от иллюминатора, – произнёс по-английски насмешливый голос.

Повернув голову, я впервые взглянула на своего соседа и пожалела о том, что не сделала этого раньше.

Судя по выговору, хотя я и не считала себя экспертом в английском языке, это был американец, да и выглядел он соответственно. Это было живое воплощение американской мечты – высокий шатен лет тридцати с небольшим с выразительными чертами лица, светло-серыми глазами и чуть асимметричной нагловато-обаятельной улыбкой, которую многие женщины, наверняка, сочли бы неотразимой.

– Я впервые лечу над этой частью Мексики, – тоже улыбнулась я в ответ.

В глазах американца мелькнуло хорошо знакомое мне выражение. Похоже, он относился к широко распространённому типу чересчур уверенных в себе мужчин, которые каждую мало-мальски привлекательную представительницу слабого пола расценивают как объект для лёгкого и ни к чему не обязывающего флирта. Альда таких мужчин ненавидела. Я, наоборот, считала, что они весьма забавны и здорово украшают нашу жизнь, если, конечно, не воспринимать их слишком всерьёз и не позволять им эту жизнь портить.

– Фрэнк Даунфолл, – представился он.

– Хорошо, хоть не Лоудаун[2], – усмехнулась я.

Я подумала, что общение с Аделой дурно сказывается на мне. Чисто инстинктивно я скопировала её манеру флирта с дразнящим оттенком стервозности. Впрочем, как оказалось, я выбрала правильную тактику. В глазах Даунфолла отразилось одобрение. Видимо, ему не нравились девушки, смотрящие на него наивными, преданными и широко открытыми голубыми глазами. Для него была не столь важна постель, сколько предваряющий её азарт любовной игры, а игра в поддавки его не прельщала.

О том, что, вопреки всякому здравому смыслу, многим мужчинам нравятся стервы, я с удивлением узнала в шестнадцать лет. В то время я училась в знаменитой на всю Москву математической школе, собираясь в будущем стать гениальным математиком, а многомерные пространства и доказательство великой теоремы Ферма интересовали меня намного больше, чем скучные и примитивные подростки моего возраста.

Столь странное для молодой девушки увлечение математикой объяснялось очень просто: моя мать, некоторое время преподававшая в Московском Университете, ухитрилась купить кооперативную квартиру с доме, построенном специально для преподавателей Университета, и только на моём этаже обитало по меньшей мере с десяток математиков, большая часть которых была кандидатами или докторами наук.

Как я быстро убедилась, математики были самыми загадочными, ненормальными, и в то же время любопытными людьми на свете.