Люблю свою работу

— А так, — я мрачно сощурилась. — Сначала перед пьяными клиентами на сцене раздеваешься, а потом эти же клиенты тебя в соседней комнате трахают, причем задаром. Вот и не знаю, что делать.

Я тяжело вздохнула и с чистой совестью отправилась переоблачаться в костюм.

Когда без пяти шесть я вернулась обратно, одной конкурентки — той, что сидела с парнем, — уже не было. Нервы другой, к счастью, оказались покрепче, иначе в Голландию в этот раз ехать точно было бы некому.

Когда начались занятия, я быстро сориентировалась, поэтому замечаний от Паши в свой адрес почти не слышала и даже получила удовольствие, как от хорошей хотя и своеобразной тренировки. Пот с меня, как и с остальных, лил градом, и когда я наконец услышала, что занятия закончены и желающие могут воспользоваться душем, чуть было не ринулась полоскаться первая, временно позабыв, по какой причине я вообще попала в эту контору.

Одна из девушек пошла в душ, некоторые предпочли просто переодеться и поскорее отбыть домой, остальные шатались в ожидании своей очереди в душевую кабину.

В помещении душа находилась маленькая раздевалка, и, чтобы ускорить процесс, пока один человек мылся, другой в это время снимал промокшую от пота одежду.

Решив использовать хотя бы этот шанс, я отправилась в душ третьей, в результате чего смогла более-менее рассмотреть двух «трудоустроенных».

Весь вечер и следующий день я ломала голову над тем, что предпринять, какой бы финт выкинуть, чтобы заставить раздеться всех присутствующих. А ведь надо было учитывать еще и тех, кто отсутствовал. Таких, собственно, на данный момент было всего двое — жена Петрушкова, появлявшаяся в конторе лишь изредка и почти всегда без предупреждения, очевидно, в надежде застукать мужа за каким-нибудь непотребным занятием, и заместитель директора, который по сведениям, полученным от одной из девушек, сейчас находился в Москве. Хорошо еще, что в этот раз не трудоустраивались юноши, а только девушки. Это я постаралась уточнить сразу же, и теперь мысль, что по крайней мере в мужскую раздевалку заглядывать не придется, приятно грела душу. Так что, по сути, из «юношей», подлежащих осмотру, оставались только сотрудники «Радуги» мужского пола.

Жену директора я сегодня уже видела, но на расстоянии и мельком. Впечатление она оставила, надо признаться, неизгладимое. Подобно торнадо, она влетела утром в контору, промчалась по коридору, на мгновение затормозила у закрытой двери мужнего кабинета, а затем с торжествующим криком: «А вот и я, дорогой!» — ворвалась внутрь. Не думаю, что ей удалось застукать муженька даже за потягиванием пива, больно уж тихо было в кабинете — ни скандальных криков, ни угроз.

Надо будет выведать, зачем она прибегала, — решила я и вернулась к своим размышлениям на телесные темы.

Изучать по два тела за день, да и то делать это кое-как, смысла не имело. Душем пользовались чуть больше половины девушек, остальные вполне обходились без этой роскоши. В отношении мужчин тоже следовало что-нибудь предпринять. И еще меня жутко раздражали эти многочисленные помещения, в которых переодеваться занимающиеся могли чуть ли не в одиночестве, — в качестве раздевалок использовалось целых три небольшие комнаты, плюс раздевалка при душе, плюс то, что приходили и уходили, а соответственно, и переодевались девушки не одновременно, плюс… В результате всех этих плюсов получался один большой минус.

На занятия по иностранным языкам я пришла из любопытства, а также в надежде отыскать до сих пор не замеченную мною лазейку из этого «телесно-татуировочного» лабиринта. Пока единственное, что я знала точно, так это то, что спустя три недели научусь неплохо танцевать. Учителем танцев Паша в самом деле был отменным, за что его, собственно, ценили в фирме и закрывали глаза на некоторые, с позволения сказать, слабости и особенности мировоззрения. Ходил он как манекенщица по подиуму, жестикулировал, как избалованная девица, а разговаривал театрально и с французским прононсом, при этом всех без разбора называл «голубушками» и «голубчиками». Но к этому окружающие быстро привыкали, хотя за глаза называли Пашу или «голубым», или «нашей принцессой».

Директор тем временем выговорил мучительно трудное слово, торжествующе его повторил, изуродовав при этом еще больше, и облизал пересохшие губы.

Пить хочет, бедняга, — подумала я с сочувствием, — а в столе небось бутылочка пива затарена. Напоить его, что ли, как-нибудь вечерком… Даже, между прочим, повод имеется — у меня же завтра день рождения.

И тут у меня родилась гениальная идея. Я даже подскочила от неожиданности. Директор сбился и посмотрел на меня вопросительно.

— Ничего, ничего, — сказала я. — Живот что-то прихватило. Я, пожалуй, выйду. А вы, голубчик, продолжайте, пожалуйста.

По аудитории прокатился смешок. Я взяла сумку и, сделав преувеличенно-мученическое выражение лица, вышла в коридор. Ну, держитесь у меня, голубчики! Я уж расшевелю этот институт благородных девиц, устрою праздник плоти.