Люблю тебя, мамочка! Истории приемных семей

Она очень ждала. Постоянно трогала и звала Машу, но для Маши она просто чужая девочка. Бабушка и дедушка обычные пенсионеры из глуши, добродушные, смущенные и скромные. Видно, что встречи они боялись и жутко переживали. Мне больно до слез, жаль Лену, Машку, бабушку, дедушку и маму Юлю. Не могу.

Юля неизвестно, как живет, неизвестно, что ест, неизвестно, что пьет, неизвестно, о чем мыслит.

От нее два года ни слуху ни духу. Бабушка и дедушка честно признались, что на мелких не претендуют – не потянуть никогда в жизни. Живут бедно, даже очень. Крохотная двушка с ужасной ванной, старыми коврами на стене, замызганным линолеумом, но Лене там хорошо, она там счастлива, часто обнимает дедушку и с благодарностью заглядывает ему в глаза.

На зимние каникулы не получится, а вот на летние привезем Лену в гости.

Бесхитростное общение было сегодня, как я и думала, ни грамма лжи, только целый воз горечи и боли. Полночи анализировала: несчастные родители, у которых одна совершенно непутевая дочь перечеркнула судьбы всех близких ей людей, и они с этим живут, не верят в нее совсем, говорят, что не исправится она. С другой стороны, старшая сестра, у которой все написано в глазах, – боль, надежда, безысходность. Лишенная детства девочка, ростом с меня, с паспортом в кармане, а по факту ребенок лет 11.

Наши общие малыши… Они же их! По крови, по схожести, по характеру, по природе, по правде, но они наши. Цепляются за ноги, прячут лицо, осторожно, но настырно вылезают из сестринских объятий, редко смотрят в сторону самых родных людей. Сестра пытается, часто обнимает, трогает за руки, зовет с собой, щекочет, а в ответ молчаливое «не надо». Я прошу малышей: дай Лене ручку, иди на ручки, покачайтесь, не бойтесь, я здесь, пусть потрогает, и ты потрогай, но в ответ молчаливое «не надо».

Я приближаю то одного, то второго к бабушке и дедушке, но понимаю, что маленькие боятся, а взрослые смущаются, стесняются и боятся хуже детей. Самые родные и близкие оказались самыми чужими. Мой мозг, мое сердце и моя душа противятся этому. Как?!

Как?!

Сейчас после вселенского вечернего потопа хочу только одного – исправить эту ошибку одного человека. Помоги нам Бог.

Выживают, как умеют

Лена приехала на летние каникулы, как мы и планировали. Мы встретили ее на вокзале и отправились домой, где ждали Маша и Ярослав. Они, конечно, в силу возраста не поняли, кто приехал, но с интересом наблюдали, как Лена разбирала вещи из своего старенького рюкзака.

На ней был старый поношенный спортивный костюм, стоптанные кеды и рваные носки. Носки выбросили, нашли новый спортивный костюм от старшей дочери и засунули в рюкзак пару-тройку новых футболок. Лена похорошела. С дороги отправили ее в душ, потому как волосы паклями висели по плечам. Выйдя из душа, Лена запахла как майская роза. Я поймала себя на мысли о том, что перестала инстинктивно отворачиваться, когда она приближалась. И мы начали пытаться жить вместе.

Сразу скажу, было очень сложно. Подросток – это все-таки не розовощекий пупс в коляске. Сложности возникли во многих вопросах. Например, я так и не смогла накормить ее досыта к моменту отъезда. Лена ела по три порции и через час снова могла тащить меня на кухню для перекуса. Когда она накладывала себе третью порцию, ее совершенно не волновало, что кто-то из семьи еще не поел. Мне казалось, что у плиты я проводила все время – с утра и до вечера.

Что еще сильно напрягало и выбивало из колеи, так это ее «прилипчивость». Может быть, это грубо, но правдиво. Лена умело задвинула на второй план всех (!), кто находился в нашем доме, и, прежде всего, своих брата и сестру. Дарить внимание и заботу у нее получалось плохо, зато поглощать его до последней капли – отлично. Лена была со мной рядом всегда, она гладила меня, укладывалась рядом калачиком на диване или просто плюхалась на пол рядом со мной и прижималась к моим ногам. Все мои попытки прекратить это успеха не имели. Внутри себя я четко понимала, что она лишена этого полностью и никто на сегодняшний день не дает ей этого, но жить без личного пространства оказалось мегатрудно. Она пела мне песни, гладила меня по рукам и ногам, бесконечно обнимала и все время выливала потоки боли и обиды на свою маму через рассказы о детстве. Я слушала, успокаивала и терпела. Остальные дети добирали меня по ночам, спали со мной в обнимку по очереди, утром долго валялись рядом, игрались в щекотки и слушали не одну-две сказки на ночь, а десяток.

«Медовый месяц» с Леной продлился у нас в районе трех дней, на четвертый началось прощупывание границ. Это касалось в большинстве своем материальных благ. Этот этап прошел легко, потому как я была к этому готова, и мы умело лавировали среди манипуляций.

Что касается общения с малышами, так его как такового не было. Лене нужна была я, моя любовь, моя забота, мое внимание, мое принятие и мое сочувствие. На пятый день Лена осторожно спросила:

– Мам, можно мне дыню?

– Можно, – ответила я.

– А можно говорить «мам»?

– Можно, – снова ответила я.