Люблю твои воспоминания

Она всегда значила больше, чем просто фотография, для нас обоих, она символизировала мамино присутствие в доме, стояла на самом видном месте, чтобы поприветствовать нас, когда мы входили в дом или спускались по лестнице. Я делаю несколько глубоких вздохов и решаю пока ничего не спрашивать, предполагая, что так поступать у папы есть свои причины.

Но какие же? Не могу придумать ничего подходящего. Я закрываю ящик и оставляю фотографию там, куда папа ее положил, чувствуя, будто снова ее хороню.

Когда я, хромая, вхожу в кухню, меня приветствует хаос. Повсюду кастрюли и сковородки, кухонные полотенца, яичная скорлупа и вывернутое содержимое шкафов. У папы поверх его обычного свитера, рубашки и брюк повязан фартук с изображением женщины в красном белье и подвязках. На ногах тапочки «Манчестер Юнайтед» в виде огромных футбольных мячей.

— Доброе утро, дорогая, — говорит он и наступает на правую ногу, чтобы поцеловать меня в лоб.

Сегодня необычный день: первый раз за много лет кто-то готовит для меня завтрак. И у папы день нерядовой: первый раз за много лет ему есть для кого готовить завтрак. Неожиданно пение, шум, громыхание кастрюль и сковородок перестают меня раздражать. Папа пребывает в радостном возбуждении.

— Я делаю вафли! — говорит он с американским акцентом.

— О, очень мило.

— Так говорил осел, да?

— Какой осел?

— Тот… — Он перестает мешать в сковородке и закрывает глаза, напрягая память. — История про зеленого человека.

— Невероятный Халк?

— Нет.

— Ну, я не знаю никаких других историй про зеленых людей.

— Знаешь, эту ты знаешь…

— Злая ведьма с запада?

— Нет! В этой нет осла! Вспомни истории, в которых есть осел.

— Это библейская история?

— А в Библии что, говорится про ослов, Грейси? Разве Иисус ел вафли, как ты думаешь? Господи, мы все перепутали: это вафли он разламывал за ужином, чтобы разделить их с парнями, а вовсе не хлеб!

— Меня зовут Джойс.

— Я не помню, чтобы Иисус ел вафли, но я обязательно спрошу об этом в клубе по понедельникам. Может быть, я всю жизнь читал не ту Библию. — И он смеется над своей шуткой.

Я смотрю через его плечо:

— Папа, да разве ты делаешь вафли? Он раздраженно вздыхает:

— Что я, осел? По-твоему, я похож на осла? Ослы делают вафли, а я делаю отличную яичницу с сосисками.

Я смотрю, как он протыкает сосиски со всех сторон, чтобы они одинаково прожарились, и заявляю:

— Я тоже буду сосиски.

— Но ты же одна из этих вегетарианистов.

— Вегетарианцев. И уже нет.

— То есть как — нет? Ты же была ею с пятнадцати лет, после того как увидела ту передачу про тюленей. Завтра я проснусь, и ты скажешь мне, что ты мужчина. И такое как-то видел по телику. Женщина такого же возраста, что и ты, привела своего мужа на студию в прямой эфир, чтобы сказать ему перед всеми зрителями, что она решила, что хочет стать…

Чувствуя, как во мне поднимается волна раздражения, я выпаливаю:

— Маминой фотографии нет на столике в прихожей.

Папа замирает — это признание вины. Я сержусь еще пуще, как будто до этого верила, что в дом проник таинственный полуночный двигатель фотографий и сделал свое грязное дело. Я бы, наверное, предпочла этот вариант.

— Почему? — Вот все, что я спрашиваю.

Он, продолжая изображать бурную деятельность, теперь гремит тарелками и приборами.

— Что почему? Почему ты так ходишь, вот что я хотел бы знать! — Папа с удивлением наблюдает за моими передвижениями.

— Не знаю, — огрызаюсь я и хромаю через всю кухню, чтобы сесть за стол. — Может, это наша фамильная черта?

— Хо-хо-хо, — ухает папа и смотрит на потолок. — У нас тут кто-то встал не с той ноги, босс. Будь хорошей девочкой и накрой на стол.

Он напоминает мне о прошлом, и я не могу сдержать улыбки. Так что я накрываю на стол, а папа готовит завтрак, и мы оба хромаем по кухне, делая вид, что все так, как было раньше и как будет всегда. Мир без конца.

Глава тринадцатая

— Папа, какие у тебя планы на сегодня? Ты занят? Вилка, на которую нанизаны сосиска, яичница, бекон, пудинг, грибы и помидор, замирает на пути в папин открытый рот. Удивленные глаза презрительно смотрят на меня из-под густых лохматых броней.