Люблю твои воспоминания

Женщина хмурится, ее рот принимает форму буквы «о», и она поворачивается обратно к чрезвычайно довольному Олафу. Он выхватывает у меня микрофон:

— А теперь давайте все порррычи-им!

Тишина нарушается, все снова приходят в себя, а я сжимаюсь в своем кресле, стараясь стать как можно более незаметной.

Папа наклоняется ко мне и прижимает к окну. Наши шлемы ударяются друг о друга. Он спрашивает, шепча мне в самое ухо:

— Откуда ты все это узнала, дорогая?

Однако я выговорилась полностью — мой рот открывается и закрывается, но ни один звук не выходит наружу. Откуда же я все это узнала?

Глава пятнадцатая

Как только я в тот же вечер вхожу в школьный гимнастический зал и замечаю Кейт и Фрэнки, прижавшихся друг к другу на трибуне, у меня немедленно начинают гореть уши. Мои подруги глубоко погружены в разговор, на лицах явственно написано беспокойство. Кейт выглядит так, как будто Фрэнки только что сказала ей, что ее папа скончался. Выражение лица Кейт мне знакомо, потому что именно и сообщала ей эту ужасную новость пять лет назад в зале прилетов дублинского аэропорта — она тогда прервала отпуск, чтобы побыть рядом с отцом. Теперь говорит Кейт, и Фрэнки выглядит так, как будто ее собаку сбила машина — тоже знакомое мне выражение, потому что и в тот раз я отвечала за сообщение новостей, как, впрочем, и за удар, сломавший таксе три лапки. Кейт бросает взгляд в мою сторону и вздрагивает, словно ее застукали на месте преступления. Фрэнки тоже замирает. На их лицах написано удивление, потом появляйся выражение вины, а потом они улыбаются, чтобы и подумала, что они только что обсуждали погоду, а не события моей столь же изменчивой жизни.

Я жду, что на лицо мое ляжет привычная маска женщины-прошедшей-через-трагическое-испытание, которая будет держать чрезмерно любопытных на расстоянии. Маска все это время помогает мне, как бы отстранившись от ситуации, объяснять соболезнующим, что недавняя потеря является скорее путешествием, а не тупиком, предоставляющим человеку бесценную возможность набраться сил и многое про себя понять, превращая таким образом ужасное происшествие во что-то чрезвычайно позитивное. Но нет, привычная маска не приходит мне на помощь: с этой публикой от нее толку мало. Две женщины, которые сейчас крепко обнимают меня, могут заглянуть сквозь нее прямо мне в сердце.

Объятия моих подруг затягиваются, обе похлопывают и поглаживают меня по спине, что кажется удивительно успокоительным. Жалость на их лицах напоминает мне о моей огромной потере, к горлу подкатывает тошнота, и голова снова наливается свинцом. За каким чертом я спрятала голову под папиным крылом? Возвращение в родное гнездо, увы, не обладает теми потрясающими целительными свойствами, на которые я рассчитывала, так как каждый раз, когда я выхожу из дома и встречаю знакомых, мне приходится проходить через все случившееся снова и снова. И не просто повторять свой длинный рассказ — я вынуждена заново все прочувствовать, а это гораздо изнурительнее слов. В объятиях Кейт и Фрэнки я могла бы с легкостью превратиться в ребенка, с которым они нянчатся у себя в мыслях, но я этого не делаю, потому что знаю: если начну сейчас, то не остановлюсь никогда.

Мы сидим на трибунах вдалеке от других родителей, часть которых сбилась в маленькие группы, но большинство используют свободное время, такое драгоценное и редкое, чтобы в одиночестве почитать, подумать или понаблюдать за своими детьми, которые совершают невыразительные боковые кувырки на синих пенополиуретановых матах. Я замечаю детей Кет шестилетнего Эрика и мою пятилетнюю крестит и Джейду, обожающую «Рождественский гимн Маппп шоу», которую я поклялась ни в чем не винить. Они с энтузиазмом подпрыгивают и чирикают как сверчки, натаскивая складки трусов из попы и спотыкаясь на развязавшихся шнурках. Одиннадцатимесячный Сэм спит в коляске рядом с нами, выдувая пузыри пухлыми губками. Я с нежностью смотрю на него, но опять вспоминаю о своем и отвожу взгляд. Ах, воспоминания.

До чего прилипчивая штука!

— Как работа, Фрэнки? — спрашиваю я, желая, чтобы все было, как раньше.

— Беспокойно, как обычно, — отвечает она, и я слышу в ее словах вину и смущение.

Я завидую ей: она живет нормальной, возможно, даже скучной жизнью. Я завидую, что ее сегодня такое же, как и ее вчера.

— Все еще дешево покупаешь, дорого продаешь? — высоким голосом спрашивает Кейт.

Фрэнки вращает глазами:

— Двенадцать лет, Кейт!

— Я знаю, знаю! — Кейт закусывает губу, пытаясь не рассмеяться.

— Двенадцать лет я на этой работе, и двенадцать лет ты это повторяешь. Это уже не смешно. Кстати, не известно, было ли это хоть когда-нибудь смешно, но ты все равно упорно продолжаешь.

Кейт смеется:

— Прости, это потому, что я совершенно не представляю, чем ты занимаешься. Чем-то на фондовой бирже?

— Я заместитель начальника управления инвестиционной корпорации, менеджер отделения по работе инвесторами, — отвечает Фрэнки.

Кейт безучастно смотрит на нее и вздыхает:

— Столько слов, чтобы сказать, что ты руководишь отделением.