Люблю твои воспоминания

— Можно мне пойти послушать его доклад? — спрашивает Кейт.

— Нет!

— Почему? Он никогда меня не видел, а значит, и не узнает. Пожалуйста, Джойс. Моя лучшая подруга верит, что она как-то связана с совершенно незнакомым человеком. Могу я хотя бы послушать его, чтобы понять, что он из себя представляет?

— А как же Сэм?

— Ты за ним не присмотришь? Я замираю.

— Ой, забудь об этом, — быстро говорит она. — Я возьму его с собой. Встану сзади и уйду, если он будет мешать.

— Нет-нет, все в порядке. Я за ним присмотрю, — сглотнув, я выдавливаю из себя улыбку.

— Ты уверена? — переспрашивает она. — Я не стану слушать весь доклад. Просто хочу посмотреть, что он из себя представляет.

— Со мной все в порядке. Ступай. — Я нежно подталкиваю ее. — Иди и получи удовольствие. Мы справимся, правда?

В ответ Сэм засовывает в рот большой палец в носке.

— Обещаю, я недолго. — Кейт наклоняется к коляске, целует сына и бежит через дорогу в галерею.

— Итак… — Я нервно оглядываюсь по сторонам. — Вот мы и остались вдвоем, Шон.

Он смотрит на меня большими голубыми глазами, и мне тут же хочется заплакать.

Я оглядываюсь, чтобы убедиться, что меня никто не слышал. Я хотела сказать: «Сэм».

Джастин поднимается на трибуну лекционного зала в подвальном этаже Национальной галереи. К нему обращены все лица, и он чувствует себя в своей стихии. Входит опоздавшая молодая женщина, извиняется и быстро садится на свободное место.

— Доброе утро, дамы и господа, благодарю за то, что пришли сюда, несмотря на дождь. Сегодня я расскажу вам о картине «Женщина, пишущая письмо». Терборх, голландский художник семнадцатого века, работавший в стиле барокко, сделал модным этот жанр — картины с письмами. «Женщина, пишущая письмо», как, впрочем, и другие картины на эту тему, особенно нравится мне еще и потому, что в наше время личные письма, кажется, почти забытый жанр. — Он замолкает.

Почти, но не совсем, ведь мне кто-то посылает записки.

Он сходит с трибуны, делает шаг к аудитории и подозрительно вглядывается в толпу. Прищурившись, он изучает лица сидящих перед ним людей. Внимательно осматривает ряды, зная, что где-то здесь может находиться таинственный автор записок.

Чей-то кашель выводит его из оцепенения, и он возвращается к реальности. Он волнуется, но продолжает с того места, на котором остановился.

— Сейчас, когда личные письма — почти забытый жанр, эта картина напоминает нам о том, как великие мастера золотого века умели изображать едва различимые переливы человеческих чувств, связанных с этим, казалось бы, обыденным занятием. Терборх не единственный художник, разрабатывавший эту тему. Я не могу не упомянуть имена Вермеера, Метсю и де Хоха — все они написали прекрасные картины, изобразив людей читающими, пишущими, получающими и отправляющими письма, о чем я рассказал в книге «Золотой век голландской живописи: Вермеер, Метсю и Терборх». У Терборха написание письма служит центром, вокруг которого разворачиваются сложные психологические коллизии. Его работы — одни из первых, где влюбленных связывает тема письма.

Во время первой части этой тирады он рассматривает опоздавшую молодую женщину, во время второй — ее соседку, пытаясь понять, не улавливают ли они в его словах скрытый смысл. Он едва не смеется над своим предположением, что спасенный им человек находится в этом зале и что это непременно молодая привлекательная женщина. И спрашивает себя, как же ему выпутаться из создавшейся ситуации.

Я толкаю коляску Сэма на площадь Меррион, и мы немедленно переносимся из георгианского центра города в другой мир, затененный вековыми деревьями и очерченный многоцветной листвой. Осенние листья, оранжевые, красные и желтые, застилают землю и с каждым легким дуновением ветра подпрыгивают, как стайка любопытных малиновок. Я выбираю скамейку на пустынной тропинке и поворачиваю коляску Сэма так, чтобы он смотрел на меня. Слышу, как трещат ветки в кронах деревьев, как будто там строят дома и готовят обед.

Я наблюдаю за тем, как Сэм тянет шейку, чтобы разглядеть листья, которые все еще цепляются за свою ветку, расположенную высоко над ним. Он указывает крошечным пальчиком на небо и что-то лопочет.

— Дерево, — говорю я ему, и он улыбается мне в ответ, становясь невероятно похожим на свою мать.

Меня словно пнули ногой в живот. Чтобы отдышаться, мне требуется время.

— Сэм, пока мы тут, нам нужно кое-что обсудить, — говорю я.

Его улыбка становится шире.

— Мне нужно перед тобой извиниться, — я прочищаю горло. — В последнее время я не уделяла тебе много внимания, правда? Дело в том, что… — Я замолкаю и жду, пока мимо нас пройдет какой-то мужчина, прежде чем продолжить: — Дело в том… — Я понижаю голос. — Я не могла найти в себе силы посмотреть на тебя. — Его улыбка становится еще шире, и я умолкаю.

— Давай, иди ко мне. — Я наклоняюсь, откидываю одеяльце и нажимаю на кнопку, чтобы расстегнуть предохранительные ремни. Вынимаю его из коляски и сажаю на колени. Он теплый, и я крепко прижимаю его к себе.