Люблю, убью, умру...

— Елизавета Аркадьевна, душенька, я ненавижу комплименты, — взмахом стальных бровей остановил меня Викентий. — Я уже начинаю подозревать вас в том, что вы нарочно изводите меня таким образом. В тихом омуте черти водятся…

— Вы посмотрите, как интересно получается — и ангелы, и бог, и даже черти в омуте… — мечтательно протянула я.

— Короче — вот вам адрес и не мучайте меня больше. У меня, между прочим, голова третий день болит…

— Но откуда у вас адрес?

— У меня племянница там живет. Все очень просто, дитя мое!

Он ушел, а ко мне подскочила Аглая.

— Как ты с ним говоришь, как говоришь! — прошептала она с ужасом и восторгом, оглядываясь по сторонам — нет ли кого поблизости. — Я так не могу… Мне кажется, он бы меня сразу же уволил! И еще мне кажется, что он к тебе неравнодушен.

— Милочка, опомнись — Викентию шестьдесят восемь лет.

— Нет, но он же тоже человек…

— Все гораздо проще: как правило, у людей, обладающих властью, есть скрытый пунктик — они немного мазохисты. Наш Викентий с утра до вечера на всех рычит, и ему хочется, чтобы и его кто-нибудь помучил. Совсем немного, в рамках дозволенного.

* * *

После вступительных экзаменов наступило небольшое затишье, и я отправилась в небольшой подмосковный городок. Ехать действительно пришлось недолго, и вот я сошла с электрички на одной из маленьких станций. Внучка Калугина, как выяснилось, жила на самой окраине. Здесь стояли одноэтажные деревянные домики, обнесенные заборами, за которыми раздраженно лаяли собаки, узкие тропинки виляли вдоль Яузы, уводя меня в высокие камыши… Я едва не заблудилась, но потом каким-то непостижимым образом сумела выбраться на нужную улицу. Вернее — улочку…

Я увидела дом под номером два, а внучка Калугина жила в восемнадцатом. Приободрившись, я решительно зашагала вперед — потому что солнце уже начинало клониться к горизонту. Надо было поспешить, я слишком много времени потратила на поиски нужного направления.

Никого на дороге не было, лишь, немилосердно пыля на разбитом асфальте, изредка проезжали мимо машины. Вдоль тротуара (если можно так назвать узкую песчаную тропинку, проложенную вдоль бесконечных зеленых заборов) росли яблони, и иногда мне под ноги падали скукоженные мелкие плоды с темными бочками.

«Вот и лето прошло», — машинально подумала я. Еще одно лето в моей жизни. Что ждет меня дальше? Скорее всего, ничего. Череда пустых скучных дней, заполненных только работой. «Которую я очень люблю», — сурово одернула я себя.

Оранжевое вечернее солнце трепетало в листве, и вдруг, на этой тихой подмосковной улочке, которая вела меня к какой-то неизвестной старухе, которая, бог весть, согласится ли принять меня, я ощутила странный восторг и волнение, как будто в самое ближайшее время моя жизнь изменится и что-то произойдет. Неизвестно — плохое ли, хорошее, но обязательно произойдет.

Дом шесть, дом восемь… Двенадцатый растянулся длиннейшим забором, показавшимся настолько бесконечным, что я вдруг забеспокоилась, дойду ли сегодня до своей старушки.

Но вот и он, наконец, — номер восемнадцать, небрежно нарисованные масляной краской две цифры.

Я поискала звонок у калитки, но ничего такого не обнаружила. И вообще, калитка оказалась открытой, стоило только слегка толкнуть ее ладонью. Я вошла в сад, заросший и неухоженный, и по тропинке пошла к дому, вглядываясь вперед сквозь кусты давно отцветших сирени и жасмина.

«А есть тут кто-нибудь вообще? — неожиданный страх напал на меня. — Иду неизвестно куда! Сейчас наткнусь на мумифицированный труп старушки, усопшей в одиночестве позапрошлой зимой… И буду потом остаток жизни лечиться у психоаналитика!»

Дом был старый, двухэтажный, с большой верандой и столом, на котором кипел электрический самовар. Клубы пара, поднимавшиеся над самоваром, сразу же успокоили меня — значит, место обитаемо.

— Есть кто-нибудь? — решительно воскликнула я. Дрогнула кружевная, кипенно-белая занавеска на окне, через несколько мгновений распахнулась дверь, и я увидела перед собой пожилую женщину в цветастом темном платье с отложным белым воротником, как у школьницы прошлых времен, и заколотой на затылке седой косой. «Она», — подумала я и заговорила, чувствуя прилив вдохновения:

— Добрый вечер. Меня зовут Елизавета Аркадьевна Синицына.

— Чем могу служить? — тихо прошелестела старушка.

— Вы Нина Ивановна Крымова, внучка Андрея Калугина? Я, собственно, приехала к вам как к внучке этого писателя, поскольку занимаюсь сейчас исследованием, посвященным русской литературе начала века… — принялась я подробно ей объяснять, кто я и что мне надо. Но старушка неожиданно быстро поняла меня, словно к ней чуть ли не каждый день являлись с визитами литературоведы и филологи.

— Да, я Нина Ивановна, внучка того самого писателя, — спокойно кивнула она. — Что ж, проходите. Не хотите ли чаю? Я как раз собиралась пить чай с вареньем. Вы какое больше любите?

— Вишневое, — сказала я, вдруг почувствовав себя почти как дома.

— Без проблем, — тихо прошелестела она.