Любой каприз за вашу душу. Нью-Йорк

Роза хихикнула и поцеловала Бонни в щеку. Хорошо хоть не обозвала бараном, а ведь могла. Поводов он дал выше головы. Придурок, как есть придурок.

Ну и ладно. Зато счастливый придурок.

Схватив Розу в охапку, он опрокинул ее на себя и поцеловал под звон колокольчика и смех Кея. И только потом открыл глаза и помог ей выпутать из волос – своих и ее, кто-то не поленился навязать морских узлов – желтую ленточку. Так как ленточка, даже с колокольчиком, летала плохо, то он запустил в английского юмориста подушкой.

– Горазды вы дрыхнуть, – хмыкнул Кей, поймав подушку на лету и даже не уронив свою драгоценную «Время-Деньги». – Могу я надеяться, что до послезавтрашнего вечера вы не найдете очередного невероятно серьезного повода для ссоры? Или взять вас с собой в Ватикан?

Бросив подушкой обратно в Бонни, он невозмутимо оправил белоснежные манжеты, стряхнул невидимую пылинку с лацкана светло-серого пиджака и налил себе еще кофе из серебряного кофейника.

– Мы будем вести себя хорошо, папочка, – пропела Розетта непередаваемо ядовитым голосом и потерлась щекой о грудь Бонни. – Chestnoe pionerskoe!

– Ну-ну, – скептически изогнув бровь, Кей продолжил распитие кофе.

Вставать по-прежнему было лень. Розетта уютно устроилась на нем, мягкая и растрепанная со сна, Кей мирно шелестел газетой, с кухни доносились отзвуки радио и металлический посудный стук. За окном светило солнце.

Прекрасное утро.

Самое подходящее утро для того, чтобы не откладывать на завтра то, что надо было сделать давным-давно.

– Розетта? – тихо позвал Бонни и, дождавшись ленивого шевеления, продолжил: – Ты вчера мне кое-что сказала…

– Ага, – так же лениво отозвалась она. – Я тебе много чего вчера сказала.

– Я вел себя как последняя скотина. Потому что дурак. Ты простишь меня?

– Ну, если ты хорошо попросишь… – она игриво погладила его по бедру.

Бонни зажмурился и невольно улыбнулся.

– Я очень хорошо попрошу. Chestnoe pionerskoe! – он не слишком хорошо понимал, причем тут первопроходцы, но звучало хорошо. Роза хихикнула, но Бонни не поддался. Кое-что надо сказать вслух. Просто потому что надо. – Мне жаль, что я обидел тебя. И в «Зажигалке», и вчера…

– И у синьора «Пьетро», и еще раньше в «Зажигалке», – насмешливо добавила Розетта.

Кажется, Бонни начал понимать, почему Кей так нежно зовет ее Колючкой.

– И когда ты только пришла к нам на кастинг, – со вздохом добавил он. – У меня отвратительный характер, но…

– Kozlogenyj, – она тоже вздохнула, а Кей, зараза этакая, тихонько хрюкнул в свою газету.

– Опять ты надо мной смеешься.

– Ты такой самокритичный!.. – она хрюкнула в тон Кею и, наконец, рассмеялась. – Ты, ты… такой… гений!

– Такой, ага, – Бонни обнял ее крепче, чтобы от смеха не свалилась с кровати. – Зато тебе со мной не скучно.

– Ой, не скучно… – в последний раз всхлипнув, она поднялась над ним, опершись на локти, и глянула серьезно. – Бонни, я не хочу повторения. Мне было слишком больно. Не знаю, какого черта ты сбежал и две недели делал вид, что знать меня не знаешь, но если еще раз… Короче, выпорю так, что неделю сидеть не сможешь. Ты меня понял, Сицилия? – Она сгребла его за волосы, сжала, приблизила горящие глаза.

Ослепительная волна желания родилась в паху, захлестнула с головой, вышибая все мысли из головы… мысли? Там были какие-то мысли? К черту!

– Да, мадонна, – он обнял ее ладонями за бедра, подвигая выше.

– А если застану тебя с очередной сучкой… – она сжала его волосы сильнее, так, что Бонни не смог сдержать стона.

– Не застанешь… – он рывком вошел в нее, перекатил на спину, выдохнул ей в шею: – Мадонна!

– Больной… ублюдок! – ответила она, обхватывая его ногами и впиваясь ногтями ему в задницу, и подалась навстречу. – Ты мой, слышишь?

– Твой… – двигаться в ней, горячей и тесной, было безумно хорошо и правильно, а под взглядом Кея, отложившего свою газету, и вовсе… – Твой, мадонна.

Она сжалась вокруг него, жалобно застонала, потянула его за волосы – и его мир, сузившись до единственной пылающей точки, взорвался, выплеснулся в сладкую невесомость. В нее. В самую прекрасную женщину на свете.

– Пожалуй, я начинаю верить в ваше примерное поведение, – прозвучало совсем рядом, матрас прогнулся, на затылок легла тяжелая рука… И робкие, едва проснувшиеся мысли снова покинули голову Бонни: у него опять нашлось куда более приятное и полезное занятие, чем думать.

***

– Том!

Нет ответа.

– Том, твою мать!

Нет ответа.

Бонни чувствовал себя тетушкой Полли, которую какой-то черт занес в закулисные лабиринты. Артисты, охрана и рабочие сцены косились на него с недоумением, но молчали и не решались заступить дорогу. И правильно. Целее будут.

– Где этот яйцекладущий утконос? Том, я тебя все равно найду! Том!

Недоделанный спаситель Отечества нашелся в кабинете администратора. То есть в сортире при кабинете администратора. Когда Бонни заглянул – Фил, что-то просматривающий на экране ноутбука, кивнул на запертую дверь и гадостно ухмыльнулся.

– Ты, кот шелудивый, собираешься там сидеть до конца спектакля?