Любой каприз за вашу душу

Чертовски горячо и соблазнительно! Но пока не настолько, чтобы я отвлеклась от изучения улик. Ну да. История его развлечений должна быть написана на его теле. Не вся, конечно, но… но шрамов практически не было. Несколько совсем старых, заметных только на ощупь ниточек на спине, явно от плети или хлыста. Еще один на ягодице… по нему я тоже провела языком – чистая упругая кожа, такая же смуглая, как и везде, так и манила сделать с ней что-нибудь этакое. Автограф написать фломастером. Или… Укусить. Слегка, но чувствительно.

Бонни вздрогнул.

– Дразнишься?

– Самую малость. – Шлепнув его по заднице, я скользнула вверх по его спине, остановившись губами у уха. Шепнула слово-маркер: – Dolce putta. – И прикусила мочку.

О да, реакция была – загляденье. Он что-то невнятно пробормотал и потерся об меня всем телом. Нетерпеливо. Голодно. Так, что я сама чуть не кончила, а все мысли, случайно заведшиеся в голове, из нее благополучно вылетели.

– Все, что я захочу?

– Любой каприз, мадонна.

– Тогда… – я задумчиво скользнула по его лопаткам грудью, а волосы намотала на руку. Горячее тело подо мной напряглось сильнее, так, что я почувствовала рельеф спинных мышц. – Тогда я хочу… немножко правды.

Бонни хмыкнул.

– Только немножко?

– Самую капельку. Передозировка до добра не доводит. – Я чувствительно прикусила его за холку. – Ты прешься от боли, это я знаю.

– Вы так проницательны, мадонна, – чертовски довольно.

– И обожаешь провоцировать. – Я тихо рассмеялась и провела ладонью по его бедру сверху вниз, еще дальше спуская джинсы. Он приподнял бедра, чтобы мне было удобнее. – А еще у тебя изумительно красивая и чувствительная задница. – Накрыв ладонью его зад, я провела пальцем от яичек вверх, между ягодиц, и остановилась средним пальцем около отверстия, слегка надавила. Его рот приоткрылся, дыхание участилось. – Тебе нравится, Бонни?

– Да, – коротко, сдавленно.

– Расскажи, что еще тебе нравится.

Он почти ответил еще что-то провокационное, но я его опередила: дернула за волосы и увесисто шлепнула. Он вздрогнул, застонал сквозь зубы.

– Мне нравишься ты.

– Прогиб засчитан. Ну? – Я отодвинулась на целый сантиметр, дальше не успела.

– Твои прикосновения. Любые. Мадонна, пожалуйста!

– Наглый манипулятор. – На этот раз я выпустила его волосы и скатилась с него, села рядом. Не касаясь. – Это называется нижнее доминирование, или я что-то путаю?

Он замер. Потом рассмеялся – рвано, почти отчаянно.

– Я… я плохой саб, мадонна.

– Какая неожиданная самокритичность. – Я нежно погладила его между лопаток, там, где начинался свежий шрам. – Поэтому у тебя нет постоянной домины? Или ты предпочитаешь, чтобы тебя имели членом, а не резиновой херней?

– Чем? Плевать… Важно – как… нет, я не… я не умею говорить об этом.

– Умеешь, Бонни. Но если ты не хочешь… – Я потянулась к цепочке, удерживающей его руки, начала отстегивать карабин.

– Не надо. Прошу тебя.

Так и не освободив его рук, я обернулась.

– О чем просишь, Бонни?

– Дай мне шанс.

Я погладила его по щеке, позволила поцеловать ладонь. Сейчас передо мной был еще один незнакомец. Не козлогений Джерри, не безбашенный хастлер Бонни, а кто-то совсем иной. Взрослый. Одинокий. Раненый. И я догадывалась, кто его ранил. Не трудно было. Ведь он здесь, играет в хастлера, а не проводит медовый месяц с Сиреной. Вряд ли от неземного счастья, да?

А мне его жаль. Дура жалостливая, обыкновенная.

– Если ты не боишься передозировки, Бонни.

– Не боюсь. Не этой.

– Ну, хорошо, давай попробуем… – Я снова легла рядом, положила руку ему на щеку. По тому, как расслабились натянутые мышцы, поняла: так правильно. Ему нужны прикосновения, кожа к коже. – Я буду британским ученым, а ты – материалом для моей диссертации. Как думаешь, мне поверят, что на свете бывают настолько больные ублюдки?

– Не поверят, но британских ученых это никогда не смущало, – он улыбнулся, неуверенно и доверчиво.

Бог ты мой. Тролль стопятисотого левела пытается быть человеком. Вот уж точно никто не поверит. Кроме меня, дуры обыкновенной.

– Здравствуйте, больной ублюдок. Британские ученые интересуются, давно это с вами?

– Давно, доктор, – с едва ощутимой насмешкой, но не надо мной, нет. Над собой. Что-то такое горько-сладкое, как ностальгия.

– Расскажи. Правду, Бонни. – Я не стала уточнять, что именно рассказать. Иногда точные формулировки только вредят.

– Правду… если бы я сам ее знал. Я попробую, хорошо?

Вместо ответа я его поцеловала и закинула на него ногу. Так уютнее.

– Я тогда жил на Сицилии, недалеко от Палермо. Куча родни, козы, виноград, апельсиновый сад…

Умел он рассказывать, еще как умел. Я буквально видела мальчишку, старшего сына в фермерской семье, страстно влюбленного в море и мюзикл. Он возился с младшими братьями и сестрами, доил коз – для семейной сыроварни, она же семейная гордость – и ради заработка ловил мидий в крохотной скалистой бухточке.

– Оплот контрабандистов тоже принадлежит нашей семье, уже лет четыреста. Это был мой первый бизнес. Запеченные мидии для туристов на пляже. Весело было!..