ЛюБоль

Сильнее, яростней двигается во мне, наклоняясь к груди, обхватывая губами сосок, втягивая в рот, ударяя по нему языком, сжимая зубами. И я уже не контролирую его власть над моим телом, невольно подаваясь навстречу толчкам его плоти во мне. Такой разрывающе огромной. Сама не заметила, как выгнулась, подставляя соски его рту, когда Ману оторвался от моей груди. На его влажных губах заиграла ненавистная порочная улыбка.

– Нравится, когда я ласкаю тебя? Нравится, птичка? Покричишь еще для меня? Так же громко, как когда я вылизывал тебя?

Просунул руку между нашими телами, растирая мою плоть горячими пальцами, вглядываясь в мои пьяные глаза.

– Ненавижу, – с рыданием, переходящим в стон.

– О даааа, ненавидь…мать твою, какая же ты там горячая для меня. Я с тобой как животное…ненасытное, жадное, голодное. Что ты делаешь со мной, птичка? Пока смотрел на тебя спящую, – двигается во мне все быстрее и быстрее, говорит срывающимся шепотом, от которого все тело покрывается мурашками, жадно целуя мои губы, скулы, шею, – думал с ума сойду…одержим тобой, девочка-смерть…одержим…тобой…ведьма, черт раздери. Удушил бы тебя, суку, за это. Смотри на меня. Тебе хорошо со мной?

– Нет! Отвратительно, – выплевывая ему в лицо, не позволяя целовать, уворачиваясь от его губ и чувствуя, как по телу проходит уже знакомая волна приближающегося урагана. Снова…унижая меня еще больше, вызывая отвращение к себе с такой силой, что меня знобит от этой ненависти. Скоро я сойду с ума. Я долго не выдержу. Меня тошнит от реакции на его ненавистные ласки.

– Отвратительно?! А так? – забросил мои ноги себе на плечи и, опираясь на подушку, вошел еще глубже, и мои глаза сами закатываются от невыносимого ощущения наполненности…от ощущения каждой вены на его плоти, от ощущения его мощи, безжалостно таранящей мое лоно.

– Сдохниии, – искренне, исступленно хватая пересохшими губами раскалённый ядовитый воздух.

– Сдохну! Когда-нибудь…но не пока тебя трахаю, – зло сморит мне в глаза и остервенело долбится в мое тело, – не пока ты кончаешь подо мной и так кричишь. Давай еще раз…девочка. Давай, для меня, пока я не взорвался сам.

Отпустил мои руки, и я впилась ими в его плечи, оставляя кровавые борозды. С наслаждением сдирая его кожу и дрожа от напряжения. Все нервы гудят, как от озноба, натянуты до разрыва. Не так я представляла себе секс с мужчиной…совсем не так. Это не секс, а война… и я в ней всегда проигрываю. Унизительно, жалко и почти без сопротивления.

– Да! Вот так! Сходи с ума! Оставляй на мне свои следы…

Сама не понимаю, как обхватила его бедра ногами, изгибаясь, двигаясь навстречу, обезумевшая, взмокшая.

– Даааааа, девочка…как же ты близко.

Обхватил мое лицо ладонью, погружая большой палец мне в рот, набирая бешеный темп, от которого мне хочется выть и, обезумев, раздирать его ногтями.

– Кончай и смотри мне в глаза. Ненавидь меня. Громко ненавидь. Очень громко. Давай, закричи мне, как ненавидишь.

– Ненавижууу…будь ты, – оргазм, как стрела в висок, как высшая мера за то, что допустила все это безумие, – прокляяяят…Манууу.

– Твоя мать…ведьма…моя ведьма… – сквозь пелену адского наслаждения вижу, как он запрокинул голову, как натянулись мышцы у него на груди, словно сейчас лопнут от напряжения, как приоткрылся рот в вопле наслаждения. Рычит, рвано двигаясь во мне, изливаясь внутри моего тела… а я… меня трясет от наслаждения и искренней ярости.

Откинулся на спину, тяжело дыша, а я снова свернулась на краю кровати, обхватив колени руками, стараясь не всхлипывать и не дрожать. Просто ждать, когда он уйдет и оставит меня одну, чтобы я терла свое тело мочалкой до красноты и рыдала над своим очередным поражением.

– Иди ко мне, птичка.

Тронул мою спину, а я дернулась от гадливости. Пусть он убирается. Пусть не трогает меня хотя бы после.

– Не прикасайся ко мне.

Усмехнулся и дернул за волосы, разворачивая лицом к себе и заглядывая в глаза.

– Несколько минут назад ты кончала подо мной…от каждого, мать твою, прикосновения выла, как голодная самка. А теперь «не прикасайся»?! Чего ты добиваешься? Ты с ума меня свести хочешь?

В темноте его глаза словно горели, как у настоящего зверя, но мне не было страшно. Самое страшное уже случилось.

– Я не знаю, почему мое тело так меня предает. Я не знаю, что ТЫ делаешь с ним и какими дьявольскими силами ты заставляешь меня хотеть тебя, но внутри…там внутри я тебя не просто ненавижу. Я тебя презираю. И я не знаю, что это, но мне больно хотеть тебя…мне больно! – всхлипнула, глотая слезы.

– Похоть…вожделение. Вот что это. Банально просто, девочка-смерть. А боль и удовольствие всегда ходят по руку друг с другом.

– Нееет, цыган – это грязь, скверна, болото. Вот что это.

Сжал мои волосы на затылке с такой силой, что я всхлипнула, притянул на себя, и его кожа под моей зашипела.

– А ты святая, да? Ты у нас непорочная?