ЛюБоль

– Ты убил моих людей и держишь меня рабыней. Насилуешь мое тело. Ты – мой смертельный враг, и все, чего я хочу – это когда-нибудь лично оторвать тебе голову. И каждое твое прикосновение оскверняет не только мое тело, но и мою душу, моего отца, братьев. Неужели ты этого не понимаешь?

Взгляд Ману стал не просто тяжелым, он стал весом в каменную глыбу, тянущую на самое дно бездны.

– Ты просто глупая женщина, которая жаждала потешить свое эго, прикрываясь смертями своих людей. Ты бы стала моей женой по своей воле и получила все, чего пожелаешь…потому что я готов был дать тебе все, а ты просто эмоциональная папенькина дочка, только и умеющая вопить – я Ольга Лебединская. Да никто ты теперь. Моя девка, моя жена, моя подстилка. И ублажаешь меня, как я захочу и когда захочу. А теперь ляг и заткнись.

– Убирайся! – прошипела я, задыхаясь от ярости.

– Я буду спать здесь. С тобой, в этой постели. А утром ты ублажишь меня еще раз и, как бы тебе это ни было ненавистно, опять будешь кричать подо мной.

Ману буквально швырнул меня на себя, прижимая с такой силой, что я задохнулась от боли в ребрах.

Мы не спали оба. Он скрежетал зубами, а я смотрела в темноту и думала о том, что, когда убью его стану по-настоящему счастливой…еще один раз в своей жизни. Никому и никогда я не желала смерти настолько сильно, как ему.

Утром он встал с постели и голым прошелся по комнате, натягивая на ходу штаны. Больной, невменяемый ублюдок! Он сумасшедший!

Повернулся ко мне спиной, подхватывая рубашку с пола, а я увидела, что на его коже нет живого места. Вся спина покрыта уродливыми узловатыми шрамами, и внутри что-то сжалось в тугой узел от понимания, что мы все просто жертвы обстоятельств и войны между нашими народами. Это она сделала нас такими.

– Почему ты не убьешь меня, Ману? Отомсти за кровь своих близких, отомсти за их смерть – убей меня. Отправь мое тело отцу. Сжалься надо мной и над собой. Это не может продолжаться вечно!

Он резко обернулся ко мне. Медленно подошел к постели, опускаясь на ее краешек и наклоняясь надо мной так низко, что я ощущала его горячее дыхание. Он всегда был горячим, как кипяток, даже в холод, даже на улице.

– Ты еще не поняла, птичка? Я не могу тебя убить!

– Почему? – всхлипнула я, – Прекрати эту пытку. Освободи нас обоих.

– Я люблю тебя. Ничего не изменится с твоей смертью, птичка. Пытка не закончится. Для меня никогда…а твоя… Я бы лучше перерезал себе глотку, чем прекратил твои мучения. Мы будем гореть в этом аду только вместе, Оооооля. Только вдвоем.

Мне казалось, он снова издевается надо мной. Насмехается и играет в какую-то грязную, только ему понятную игру.

– Ты не умеешь любить. Ты – чудовище. Ты отвратительное, жестокое чудовище.

– Тогда представь, какой чудовищной может быть моя любовь к тебе, птичка.

– Любовь не может быть чудовищной…любовь – это свет…это счастье. Ты не знаешь, что это такое. Такие, как ты, не умеют любить.

– Счастье придумали наивные маленькие девочки с красными волосами. Эфемерное счастье с безымянным любовником из своего прошлого. А любовь, она страшная и черная…она убивает. Любовь убивает, птичка…оставляет самые скверные черты…обнажает самые уродливые шрамы души. Выворачивает недостатки и страхи мясом наружу. У любви больные и сумасшедшие глаза. Любовь и счастье редко ходят вместе.

Когда он ушел, я еще долго смотрела в пустое пространство его спальни, а в голове звучали его зловещие слова о любви. Это у него она такая…Звериная. Я же знаю, что она может быть другой.

Глава 21

Олег, запрокинув голову, с наслаждением закрыл глаза, впиваясь в волосы блондинки, энергично сосущей его член, оттягивая ее от себя и наклоняя к своей вздыбленной плоти другую шлюху, толкаясь ей прямо в горло. Хорошенькие, как на подбор. Все светлокожие, голубоглазые с розовыми сосками и лоснящимися перламутровыми телами. Стоят перед ним на коленях и жадно тянут губы, отталкивая друг друга в жажде заполучить член олигарха себе в глотку. Еще бы. Он сказал, что заплатит втрое больше той, что ему понравится. На самом деле ему не нравился никто. Ему нравилось только то, что они с ним делают и он делает с ними.

Ничего так не расслабляет, как секс и хорошая сделка. Сделка уже была, теперь он хотел секса. Много разного, грязного секса с проститутками, смотрящими на него, как на Бога, и готовыми ползать у его ног и лизать его сапоги за несколько сотен долларов. Но, так как сапоги всегда начищены до блеска, Олег предпочитал, чтобы они вылизывали его яйца или друг дружку. Он любил наблюдать за такими играми и нередко развлекал себя подобным образом.

Ему нравилось, когда их много. Олег не любил заводить себе постоянных любовниц. Хватит с него одной…проклятой цыганской сучки, вскружившей ему голову много лет назад. Но она поплатилась за свои игры с ним сполна. Лебединский не умеет прощать тех, кто его унизил или отверг.

А еще Олегу казалось, что любовница к чему-то обязывает. Обязательства он предпочитал иметь только в отношении своих детей. Все остальные – мусор и недочеловеки. Особенно эти разнокалиберные шлюхи.