Любопытная

– Подумайте, Алигьера, вспомните наше путешествие. Разве счастье находят там, где ищут – в вине, застолье, постели? Неужели вы по-прежнему верите эстетическим фантасмагориям – пиру Клеопатры, списку Дон Жуана, ужину де Ла Реньера219, хижине Дольмансе220? Разве за искусными фосфоресценциями и пиротехническим эффектом вы не увидели нелепость амфоры, триклиния и зверя с двумя спинами?

– Что же есть счастье, Небо́?

– Счастье идентично добру, несчастье – злу. Такова истинная формула. Соразмерить мечту с действительностью, остаться посередине между полюсами притяжения, уравновесить двойственность, не желать несбыточного, обрести гармонию – секрет счастья.

– Стало быть, зло – несоразмерность, смещение, дисгармония? Дурных людей, стало быть, следует называть неподходящими?

– Зло есть оптическая ошибка. Вообразите лампу, зажженную на рассвете: какой из двух источников света является истинным? Аббат Лакуриа сказал прекрасные слова: «Зло есть одновременность двух источников света, отношения между которыми невидимы для человека». Эти отношения – утверждение и отрицание, Порос и Пения221 из греческих мифов – суть полюса магнита, притягивающего счастье. Пресыщение богатого и лишения бедняка суть полюса человеческих бед.

– Стало быть, счастье возможно на линии экватора?

– Счастье было бы возможно – если бы природа или общество, недугами или законами, не отбрасывали бы человека всякий раз то в одну, то в другую сторону. Чтобы дотянуться до счастья, следует найти точку опоры. Если бы любовные судороги длились непрерывно, возобновляясь вновь и вновь, распутники были бы счастливы. Но чрезмерные плотские удовольствия ведут к бессилию, недугу и смерти. Чувства, требующие, но не дарящие – не бескорыстная любовь и преданность, но страсть и обладание – оканчиваются безумием либо отвращением, пропорциональным первоначальному влечению. Потакая вожделению и страсти, человек не обретет счастья.

– Стало быть, нам остается лишь мыслить, Небо́?

– Да. Мыслить возможно всегда, не встречая сопротивления плоти, ограничивающей наслаждение. Рассуждая, человек освобождается от влияния, проникает в глубины своей сути и обретает бессмертие. Глядя с высоты горы Синай222 на инстинкты дикого зверя и чувства – метания безумных птиц в клетке, он изучит свою природу игрока, не знающего правил игры в жизнь – в ней Бог присуждает нам половину этого мира и половину – иного. Человек – творение Бога, единого в своей сути и трех ипостасях – имеет три измерения – рассудок, форму и тело. Сотворив человека по своему подобию, Бог наделил его разумом, но предназначив для жизни в материи, дал ему форму, ограничивающую разум. Бог создал мужчину и женщину, утверждение и отрицание, равновесие и гармонию.

На седьмой день сотворение мира было завершено – Адам не имел тела, Евы же не существовало. Собор в Маконе спорил о том, обладала ли Ева собственной душой либо же была раздвоенной копией как души, так и формы Адама. Арийская традиция и семитическое откровение сополагаются между собой: «[Зевс] стал разрезать людей пополам, как разрезают <…> ягоды рябины <…>. И Аполлон <…>, стянув отовсюду кожу, как стягивают мешок…223» Это была версия Аристофана – послушайте слова Моисея: «Всевышний сказал: скверно, что человек – единственен в своем роде, я разделю его надвое. Бог усыпил человека для этой болезненной операции, взял одно из его ребер и вновь сомкнул плоть на месте надреза. Так из ребра Адама Бог создал женщину». Первый человек, стало быть, был андрогином, и плотское начало является первопричиной утраты равновесия, отдаляющего нас от совершенства. Адам и Ева были лишь разумом и формой. Ослушавшись, они были приговорены к жизни на земле и получили от Всевышнего одежду из кожи – тело.

– Стало быть, мы состоим из трех частей, и две из них – нетленны? – спросила принцесса.

– Форма истлеет вслед за телом. Разве Бог допустил бы грехопадение, зная о нем наперед, не будь этот счастливый проступок залогом прекрасного будущего? Возникнув из небытия, не имея никаких заслуг, не будучи способным найти счастье в Боге, Адам тосковал в Раю и обрадовался своему раздвоению – он не обладал ни знанием херувимов, ни страстной верой серафимов. Его судьба изменилась благодаря суровому опыту жизни и еще более суровым испытанием Чистилищем – став выше и благороднее, он удостоился попадания в Рай. Достигнуть Рая позволило ему двойное рождение.

Уйти из жизни – значит быть раненым в последний раз. Однажды таинственное существо ранит наше тело, и мы вновь оказываемся в Раю. Но жизнь есть нечто большее, нежели искупление первородного греха (совершаемого всяким, коль скоро грешны все) – она завершается на небесах. Небеса же не суть место, но состояние счастья. Стало быть, мы должны покинуть форму – подвижную капсулу, обволакивающую душу. Вторая смерть страшна – она ранит бесконечной болью в самое сердце!