Любопытство наказуемо

Мне захотелось продемонстрировать Хиггинс, что я так же верна Люси, как она, по ее словам, верна своим «леди».

– Миссис Крейвен постигло большое несчастье, – решительно заявила я. – Во всяком случае, мы не должны…

Хиггинс посмотрела на меня, не скрывая насмешки:

– Ах, мисс компаньонка! Пробыли здесь меньше недели и уже все знаете, так? По-моему, вы подпали под влияние, очарованы хорошеньким личиком молодой леди и ее голубыми глазками. А я, если хотите, знаю ее с младенчества. Она всегда была трудным ребенком, избалованным и упрямым, и с детства совершенно не изменилась. Сами увидите. Стоит сказать ей слово поперек, она закатывает истерику!

Разозлившись не на шутку, я воскликнула:

– Я не позволю вам отзываться о миссис Крейвен в таком тоне! И не ваше дело судить о ней. Не желаю больше слышать ни слова. Так вот что вы называете преданностью?

– Как вам будет угодно. Я служу хозяйкам; миссис Крейвен я ничего не должна.

– Идите лучше в деревню и поищите там вязальщицу, – холодно посоветовала я. – Раз вас туда, как вы утверждаете, послали.

Хиггинс ненадолго замолчала, только смерила меня ледяным взглядом. Пройдя несколько шагов, она обернулась и сказала:

– Как вы заблуждаетесь, мисс компаньонка! Вы же ничего не знаете! Беды начались не с той свадьбы на скорую руку, которая должна была спасти ее доброе имя – и доброе имя ее семьи. А вам известно, что мисс Люси пришлось забрать из пансиона, когда ей было всего одиннадцать лет, и срочно перевести ее в другую школу? Директриса на писала мистеру Роучу и попросила его забрать племянницу.

Им надоело терпеть ее вспышки. Она даже ранила другую ученицу в ходе детской ссоры!

Мне хотелось приказать ей замолчать, но я неожиданно для себя спросила:

– Ранила?!

Глаза цвета грязи зажглись торжеством. Горничная поняла, что победа в нашей схватке осталась за ней. Я попросила у нее сведений.

– Вот именно, ранила! Схватила швейную иглу и вонзила ее в плечо другой девочке. Разразился ужасный скандал; родители пострадавшей девочки угрожали неприятностями. Поэтому мисс Люси с позором исключили из пансиона, а в другой школе заплатили щедрую взятку, чтобы ее приняли.

Я открыла рот, но ничего не сказала.

Хиггинс кивнула мне дружелюбно, как будто мы с ней вели дружескую беседу:

– Что ж, пойду по своим делам, иначе зимой у нас не будет шерстяных перчаток!

Она зашагала по дороге, оставив меня кипеть от злости. Я покосилась в сторону церкви. Я боялась, что Люси с Беном выйдут и Хиггинс увидит их. Хорошо, что хотя бы этого не случилось.

Я не могла усидеть на месте и ходила туда-сюда, стараясь унять гнев. Расхаживая между могилами, я мало-помалу успокоилась. То есть я взяла себя в руки, но едва ли можно сказать, что настроение у меня улучшилось. Правда ли то, что сказала Хиггинс? Неужели Люси в самом деле ранила другую девочку в пансионе? Мне хотелось закричать, что я не верю; но по довольному виду Хиггинс я заключила: она знала, что, если я начну наводить справки, ее слова подтвердятся.

Подобное поведение недопустимо. Несчастной сиротке, чье воспитание поручили чужим людям, еще можно простить одну-две вспышки. Но схватить швейную иглу и вонзить ее в плечо своей одноклассницы?! Я вспомнила, как Люси швырялась камнями в доктора Лефевра, и мной овладело неприятное сомнение. Неужели меня действительно «очаровали»?

Ноги сами принесли меня к могилке дочери Люси, где я остановилась. Вид могилы меня отрезвил и заставил мыслить рационально. Люси страдала от меланхолии; это признал даже доктор Лефевр. Вначале меланхолию вызвали роды, а затем печальное событие – смерть малютки, не говоря уже об отправке так далеко мужа, которому она предана, несмотря на то что родственники его не одобряют. Если она и вела себя странно, удивляться тут нечему. Чтобы прийти в себя, ей нужны время, забота и поддержка.

Ко мне приближался кто-то еще. Я подняла голову, надеясь, что это не Хиггинс. Теперь я не доверяла самой себе и боялась не сдержаться в ее присутствии. Однако ко мне подходил совершенно другой человек.

Хотя я не суеверна, приходится признать, что я встревоженно вскрикнула. После состоявшегося только что неприятного разговора с Хиггинс, да еще находясь в таком месте, в обществе покойников, я меньше всего ожидала или надеялась увидеть пожилого человека с косой на плече. Он направлялся явно ко мне, вся его фигура выражала нетерпение и решимость встретиться со мной.

Старик остановился в нескольких шагах от меня и поставил косу на землю. Он коснулся полей мятой шляпы. Его жест немного успокоил меня. Хотя смерть, которую часто изображают в виде старухи или старика с косой, тоже здоровается со своими жертвами, я решила, что зловещая старуха делает это не так подобострастно.

– Добрый вам день, мадам, – сказал старик. – Джарвис, церковный сторож, к вашим услугам.

– А, мистер Джарвис! – с облегчением воскликнула я. – Я о вас слыхала.

– Правда? – спросил он, приятно удивленный.

– Инспектор Росс, полицейский из Лондона, рассказывал мне… то есть нам… что вы открыли ему церковь.

– Так и есть, мадам. Хотите тоже осмотреть церковь?