Любопытство - не порок, но оно наказуемо (СИ)

- Сынок, я рад. А теперь внимательно слушай и запоминай, - личность отца сильно давила на меня, я задыхался. Виски и лоб покрылись потом, а сердце дрожало трусливым зайцем. – Я благодарю небеса за твою легкомысленную голову, потому что пока в ней гуляет ветер, твое сердце, как неприступная крепость, - рука легла на левую часть грудной клетки. – Пока в твоем сердце никого нет, ты будешь в безопасности. Любовь – это разочарование и слабость. Как только ты познаешь любовь – беги, уничтожай, отталкивай… Потому что иначе ты станешь слабым и умрешь.

От этих слов я начал задыхаться и проснулся в холодном поту. Долго не понимая, где нахожусь, смотрел в потолок, выравнивая дыхание. Моргал, или вращал вытаращенными глазами.

Почему мне приснился столь давний разговор, которого я тогда не понял и быстро забыл? Почему в мой сон пришел покойник? Почему мне было так страшно во сне?

Я не находил ответов. Повернув голову вбок, стал рассматривать в ночной темноте нечеткие очертания фигуры мирно посапывающего Вернера. Сна не было, а тело колотило в лихорадке, я не чувствовал в себе сил даже встать, чтобы выпить воды.

К своему ужасу я, наконец, понял слова отца. Я осознал, в чем слабость любви. Гримм, которого я сам не подозревая сильно любил - умер, оставляя после себя безликую выстуженную пустоту. И я – обещавший всегда его защищать, не смог выполнить своего обещания. Жалкий обманщик.

Мое сердце, отец, больше не неприступная крепость – там поселились любимые люди. Человек, живший в крепости - умер, и огромная комната стала пустой и холодной. И это намного страшней, чем, если б она всегда пустовала.

Я испугался. Снова посмотрел в сторону Волка.

А что будет со мной, если умрет Вернер?

Страх. Страх поглощал в своей темноте маленького человечка, коим я неожиданно оказался. Сглотнул вязкую слюну, но не смог избавиться от кома в горле.

«Любовь – это разочарование и слабость. Как только ты познаешь любовь – беги, уничтожай, отталкивай… Потому что иначе ты станешь слабым и умрешь».

Поздно, отец, я уже не смогу счастливо жить в одиночестве одним днем, я познал другое счастье. Твое наставление опоздало – я слишком поздно его понял. Прости.

Шум в голове поутих, и я смог пошевелить руками и ногами. Тяжело пыхтя, поднялся с постели и, качаясь, побрел к графину с водой. Освежающая влага помогла прийти в себя окончательно. Вернулся в постель и притянул к себе Вернера, обнимая.

Надо ценить каждую минуту – мы можем умереть в любое мгновение. Мы – звери, охотящиеся на себе подобных. Каждый день мы ходим по лезвию бритвы. Каждый день может стать последним.

Вернер недовольно заворчал во сне, прижимаясь ко мне поудобней. Тепло. Я уткнулся в него носом. Так и пролежал до утра, не сомкнув глаз и размышляя о том, что будет со мной, если его не станет. Что будет с крепостью, в которую ворвутся ветра отчаяния, своими сильными порывами разрушая ее стены? Кем я стану?

Если сердца не будет…

Мне приснился покойник – это не к добру… Это знак. Скоро сюда должна наведаться смерть. За кем она придет?

- Эй! – меня тормошили за плечо. Голос был пропитан тревогой. – Эй, Сильво, просыпайся! – глаза склеенные сном еле разлепились. Надо мной навис размытый силуэт американца. Особо не спеша отгонять от себя марево сонливости, я ухватил Волка за мягкие булки и собственнически их сжал. Вернер недовольно зашипел и занес руку для удара. Но что-то остановило его, несмотря на то, что мои наглые руки по-прежнему сжимали его ягодицы.

- Сладкий, ты чего кипишуешь? – промурлыкал я, ожидая, что построенный таким образом ответ выбесит любовника окончательно, и я все же получу свою заветную оплеуху. Волк оскалился и, кажется, был даже готов укусить, пуская мне кровь, но снова остановился… Да в чем проблема?! Чувствую, как в груди скапливается раздражение. Я не понимаю Вернера и не знаю, что от него ждать – это напрягает. Раньше он был прост для меня, как раскрытая книга – сейчас же эта книга для меня за семью печатями. Волк стал для меня непредсказуем. Я жду от него привычной агрессии, а он почему-то сдерживает свою силу. Почему? Молчание затянулось, а мы были заняты тем, что внимательно изучали лица друг друга.