Любопытство сильнее осторожности

– Значит, быть посему.– Журавлев еще раз обнял дочь и, кивнув хозяйке, закрыл за собой дверь.

–Что вы ему сказали, что он согласился на все ваши условия. Он бы никогда не поверил в мою историю. Отец ни за что не поверит в привидения, в бродячие души, в бездушные тела. Он посчитает это бредом умалишенных.

– Я ему этого и не говорила. Я просто убедила его, что должно пройти время, несколько лет. Ты подрастешь. Внешность твоя изменится, характер тоже. Ведь юность приходит к нам не навсегда. Она быстро заканчивается. Лучше остаться родными и любить друг друга, чем потерять навеки уважение и любовь. Он очень страдает, что не уберег тебя. Твой отец запутался в двух совершенно одинаковых женщинах.

– Это правда. Они даже внешне чем-то похожи. – согласилась Милада.

На следующее утро Нина Михайловна взяла Миладу с собой к своей, школьной еще, подруге.

– Не бойся. Элла Борисовна строгая, но справедливая. В школу, в которой она директорствует, устроить ребенка совсем непросто. Эта школа одна из лучших в городе. Так что, соберись и не бойся.

Милада так переживала, что почти ничего из того, что у нее спрашивала Элла Борисовна, не запомнила. Только поняла, что ее знания вполне приличны и ее берут в восьмой "а".

Вернувшись домой, они решили приступить к перестановке мебели в комнате, которая теперь значилась как "Ладочкина". Это была большая, светлая комната, не меньше чем четыре на четыре метра. Там уже была мебель: простая неширокая кровать с деревянными спинками, обыкновенный платяной шкаф, трельяж на ножках и пуфик. Но самым примечательным в комнате была швейная машинка фирмы "Singer" 1897 года выпуска. Чугунная станина и чугунная педаль, все в завитушках, а сама машинка черного цвета, разрисована золотыми узорами. Все это богатство обрамлял деревянный столик с откидной крышкой, на которой лежала выкройка и кусок какой-то ткани.

– Вот это, да! – воскликнула Милада. – Это что, правда, швейная машинка 1897 года? Настоящая?

– Конечно. Это еще от моей прабабушки осталось.

– И она еще работает?

– Конечно. А что ей будет? Она вечная. Шьет и шелк и кожу. Только иглу заменить.

– Ничего себе! А вы меня научите на ней шить?

– Научу, если захочешь.

– Еще бы. Вот это агрегат! – у Милады загорелись глаза. – Я и не подозревала, что у вас есть такое чудо.

– У нас еще есть старинное фортепиано. От моей бабушки осталось. Она в филармонии пианисткой была.

– Ничего себе. А можно мне на него посмотреть?

– Почему бы и нет. Ты еще не была в нашей самой большой комнате. Пойдем. Я тебе все покажу.

Самая большая комната напоминала бальный зал на три окна. В ней, единственной, сохранилась лепнина на стенах и потолке. Одна стена была полностью уставлена книгами на книжных полках. От самого пола до потолка, за прозрачными стеклами виднелись позолоченные корешки книг. Все это были раритетные издания, цены которым, в наше время нельзя было и представить. У другой стены стоял старинный инструмент цвета слоновой кости, с золоченой отделкой, завитушками по углам и в центре. Милада робко подняла крышку и попробовала наиграть мелодию.

– Как жалко. Оно расстроено. Нужен мастер-настройщик. Слышите, какой звук. Так не должно быть.

– Возможно. На нем уже много лет никто не играл. Мы с Полиночкой не умеем. Тетя Соня еще умела, но не любила. А больше никто к нему не подходил. А ты умеешь?

– Мне осталось два года, чтобы окончить музыкальную школу по классу фортепиано.

– Тогда ты и будешь на нем играть.– удовлетворенно проговорила Нина Михайловна. – Так и представляю себе: мы с Полиной сидим в красивых платьях на этих диванах и слушаем, как ты играешь, например, Бетховена или Рахманинова. Красиво!

– Мне тоже нравится. Удивительно, у вас по всей квартире стоит довольно заурядная мебель. Ничего особенного. Не обижайтесь. Я не в упрек. А в этой комнате все такое дорогое, старинное, подобранное с большим вкусом. И пол здесь паркетный, дорогой, а везде просто деревянные доски. Так странно…

– Ничего странного. Папа рассказывал, что во время войны в эту комнату ни разу не заходили. Она выглядит так, как выглядела во времена моего деда. В кухне стояла буржуйка. Все ютились возле нее. Топили, чем придется. Сначала сорвали паркет в одной комнате, потом в другой, потом в ход пошли стулья, столы, шкафы. А уже после войны покупали мебель по мере необходимости, какую придется. Дед настелил дощатые полы. Покрасил их масляной коричневой краской. Так с тех пор и повелось. Мы всегда небогато жили, лишних денег не было. Но нам никогда и в голову не приходило продать что-нибудь из большой комнаты. Она для нас как музей. Не только диваны, да и вся остальная мебель, еще дореволюционные. Им больше ста лет. Посуде тоже.

– Мне здесь так удивительно. Даже немного жутко.

– Ничего. Привыкнешь. Энергетика этого дома теплая, хорошая. Здесь тебе зла не причинят.

– Нина Михайловна, а почему вы меня оставили у себя? Не отдали отцу? Ведь вам совсем нелегко жить. Наверное, одни коммунальные услуги всю вашу зарплату съедают.