Любовь

Кто должен вышибать дверь?

Очевидно, я, это мое дело как мужа Линды.

Сердце отчаянно колотилось.

Браться ли мне за это дело? На глазах у всех сделать шаг назад и со всей силы ударить в дверь ногой?

А если она не поддастся? Или ушибет Линду?

Линде надо встать в угол. Я сделал несколько размеренных вдохов и выдохов, но дрожь не унималась. Хуже нет, чем оказаться в центре внимания при такой диспозиции. Но вдвое хуже, когда есть риск не справиться.

Кора огляделась вокруг.

— Придется выбить дверь. Кто бы это сделал?

Слесарь исчез за дверью. Если мне вызываться, то сейчас.

Но я не мог.

— Микке! — сказала Кора. — Он боксер.

Она собралась пойти за ним в гостиную.

— Я за ним схожу, — вызвался я. Чтобы, по крайней мере, не пытаться затушевать унизительность ситуации, а прямо дать понять, что у меня, мужа Линды, кишка тонка вышибить дверь, но я прошу тебя, силача и боксера, сделать это вместо меня.

Он стоял у окна с пивом в руке и болтал с двумя барышнями.

— Микке, привет, — сказал я.

Он посмотрел на меня.

— Она так и сидит взаперти. Слесарь не сумел открыть дверь. Может быть, ты сумеешь ее выбить?

— Конечно, — ответил он, смерил меня взглядом, поставил пиво на стол и пошел в коридор. Я следом. При виде его народ в коридоре расступился.

— Ты тут? — спросил он.

— Ну да, — ответила Линда.

— Отойди от двери как можно дальше. Я ее выбью.

— Хорошо.

Он немного подождал. Потом поднял ногу и с такой силой ударил в дверь, что она упала вместе с замком. Полетели щепки.

Увидев Линду, некоторые захлопали.

— Прости, — стала извиняться Кора. — Бедная. Это ж надо, чтобы именно с тобой такое, и так не вовремя…

Микке сразу ушел.

— Ты как? — спросил я.

— Нормально, — ответила Линда. — Но думаю, нам пора домой.

— Конечно, — кивнул я.

В гостиной тем временем выключили музыку, две женщины немного за тридцать готовились читать свои хлесткие стихи, я протянул Линде ее куртку, надел свою, попрощался с Корой и Тумасом, стыд жег, но надо было сделать еще одно — поблагодарить Микке, я протиснулся сквозь слушателей стихов к окну и встал перед ним.

— Спасибо. Ты ее выручил.

— Да брось, — сказал он и пожал широченными плечами. — Делов-то.

В такси по дороге домой я почти не смотрел на Линду. Я не сделал то, что должен был, струсил и передоверил другому. Все это читалось в ее глазах. Я чувствовал себя двоечником.

Когда мы легли спать, она спросила, что стряслось. И я сказал, что мне стыдно, я не выбил дверь сам. Линда посмотрела на меня с удивлением. Ей такая мысль и в голову не приходила. Как бы я это сделал? Это не в моем стиле.

Человек, сидевший сейчас напротив меня, чем-то напоминал того стокгольмского боксера. Не габаритами или мышечной массой; сейчас за столом было несколько здоровяков с накачанным торсом, но все они казались легкими, их присутствие воспринималось как незначительное, летучее, словно случайная мысль, — но качество, которое я пытаюсь описать, таково, что, встречаясь с ним, я всякий раз чувствую себя неудачником, вижу себя без прикрас: закомплексованный слабак, проводящий всю жизнь в мире слов. Я сидел и думал об этом, изредка поглядывал на моего визави и вполуха прислушивался к беседе. Речь шла о разных педагогических системах и в какую школу кто планирует отдать детей. После небольшой прелюдии, представленной рассказом Линуса, как он участвовал в их детсадовском спортивном дне, разговор перешел на цены на жилье. Констатировали, что цены страшно выросли, хотя в Стокгольме сильнее, чем здесь, и что, вероятно, они рухнут так же резко, как росли. Тут Линус повернулся ко мне.

— А в Норвегии что с ценами? — спросил он.

— Да все примерно так же, — ответил я. — В Осло — как в Стокгольме, в провинции — подешевле.