Любовь

По профессии Володя был инженер-физик, работал в научной лаборатории НИИ, что-то там изобретал со своими коллегами, научными сотрудниками. Обладал множеством различных талантов, главным из которых было блестящее чувство юмора. В компании его друзей пили сухое вино, пели под гитару, слушали магнитофонные записи песен Булата Окуджавы, Визбора, Галича, читали «Альтиста Данилова» и «Чайку по имени Джонатан Ливингстон», вели казавшиеся тогда важными споры, о том, кто нужнее физики или лирики в общегосударственном масштабе.

В те годы часто говорили о Сталине, его месте в истории. Объективной информации было крайне мало. На одну ночь давали почитать «Двадцать писем к другу» дочери Сталина Светланы Аллилуевой. В годы своего правления он считался прямым преемником Ленина. В годы правления Хрущева Сталин превратился в преступника, погубившего миллионы ни в чем не повинных людей. В годы правления Брежнева споры вокруг загадочной личности Сталина стали индикатором, по нему определялось: «свой» или «не свой». Для всех передовых людей Сталин был чудовищем. Для многих других – великим человеком.

Над Брежневым снисходительно иронизировали. В последние годы жизни Леонид Ильич нечетко говорил. По телевизору читал по бумажкам длинные, скучные речи, путаясь в цифрах и словах. Он с трудом ходил. Но самое главное – он постоянно с кем-то целовался. Был чемпионом по поцелуям среди политиков. Без смущения и скованности раздавал налево и направо, с его точки зрения, знаки уважения видным политическим деятелям. Эта его странная привычка высмеивалась особенно часто.

Рассказывали смешной анекдот об этом: в аэропорту после прощания с одним из политических деятелей и традиционных поцелуев взасос Брежнев горько плачет.

Кто-то из его окружения говорит: «Ну что вы так огорчились, он ведь политик-то никакой?»

Брежнев отвечает: «Зато как целуется!»

Трилогию Брежнева «Малая Земля», «Возрождение», «Целина» включили во все школьные и вузовские программы, сделали книги обязательными для «положительного» обсуждения во всех трудовых коллективах на и так нудных собраниях.

Думали, таким образом повысить авторитет генерального секретаря. Добились прямо противоположного результата. Понятно, что хотели как лучше, но получилось как всегда.

А тем временем в «самиздате» давали почитать «на две ночи» Солженицына, Войновича, Юза Алешковского, Веничку Ерофеева.

Володя умел удивлять. В первый год совместной жизни Вита, проснувшись утром, частенько находила рядом со своей подушкой свежую алую или белую розу, иногда огромное румяное яблоко или любовную записку. При воспоминании о прочитанном в ней, у Виты в течение дня сладко замирало сердце, бабочки порхали в животе, и улыбку невозможно было согнать с лица. Впервые в жизни ее не покидало ощущение счастья.

«Так хорошо не может быть долго, счастье вечным быть не может, вдруг все это скоро закончится», – тревожно думала Вита, – «Как жаль, что счастье нельзя накопить или отложить на потом, оно, как дыхание может быть только здесь и сейчас».

«Интересно, почему словам «хочу тебя» придается такой узкий смысл?»,– спрашивала себя Вита, – «Почему, если говорят «хочу тебя», это значит «хочу с тобой переспать, хочу с тобой заниматься любовью»?

«Хочу тебя» – это желание видеть, слышать, дышать одним воздухом, просто быть рядом.

«Каждая моя клеточка стремится быть с тобой», – хотелось кричать Вите, но, она стойко молчала, спинным мозгом чувствуя, что нельзя мужчине показывать, как сильно он нужен. Интуитивно предполагала, что ничего хорошего из этого бы не вышло.

Иногда, когда Володе не надо было рано уходить на работу, они вместе завтракали под любимую музыку, поставив на диск проигрывателя пластинку, и даже танцевали. Прежде танцевать танго ранним утром ни с кем другим Вите никогда не пришло бы в голову. С Володей это происходило совершенно естественно. В такие дни Вита опаздывала на работу. Оправданием для начальства служили не раз испытанные «отмазки» – «будильник не прозвенел», «троллейбус сломался». Подруги понимающе переглядывались, чуть-чуть завидовали.

Однажды Володя предложил съездить в Прибалтику. Рассказал, что в Литве живет его дядя, известный художник – график.

«Тоже художник, как и володин отец», – удивилась Вита и решила, что это у них наверное семейное.

Приехали в Вильнюс глубокой ночью, на такси добрались до нужного адреса, в полутьме разместились на ночлег. Вита от усталости не чуяла под собой ног, мгновенно уснула, едва коснувшись головой подушки.

Утром проснулась первой от назойливых лучей солнца, любопытно изучавших ее лицо.

Обстановка была нереальной. Солнце заглядывало сквозь щели в пыльных, некогда зеленых, старых портьерах из бархата. Они свисали вкривь и вкось с карнизов высоких, полукруглых сверху, готических окон. Давно не мытых, кстати.

Вита увидела свое слабое отражение в огромном, тоже покрытом толстым слоем пыли, прислоненном к стене зеркале в пол с позолоченной старинной рамой.