Любовь

Вернёмся к Геному. Он не всегда наталкивает на детали. Если прост человек, то прост и его Геном и западает на комплекс, указывает на женщину молодую, с полными губами, гладкой упругой кожей, яркими глазами, хорошим мышечным тонусом, правильным распределением подкожного жира, пружинистой походкой, живой мимикой. Это признаки плодовитости.

Любуйтесь ими, Серкидон!

Что-то у меня было ещё… Да! Написал я Вам «не во всякой руке хворостинка становится алмазной веточкой». Написал и вспомнил, что не приводил Вам этот прекрасный образ Стендаля. Всё ждал светлого момента в нашей переписке, а у нас вдруг пошла такая чернуха, что хорошее и вставить-то не куда было.

Теперь – вставляю. Это из трактата о любви:

«В соляных копях близ Зальцбурга в заброшенные глубины этих копей кидают ветку дерева, оголившуюся за зиму; два или три месяца спустя ее извлекают оттуда, покрытую блестящими кристаллами; даже самые маленькие веточки, не больше лапки синицы, украшены бесчисленным множеством подвижных и ослепительных алмазов; прежнюю ветку невозможно узнать.

То, что я называю кристаллизацией, есть особая деятельность ума, который из всего, с чем он сталкивается, извлекает открытие, что любимый предмет обладает новыми совершенствами»168.

Если не так витиевато перевести с французского да на язык родных осин, то любимый человек видится влюблённому: ослепительным, необыкновенным, инкрустированным алмазами. Короче сказать, произведением искусства.

А у меня всё.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-32-

Приветствую Вас, Серкидон!

Предположим, идёте Вы вдоль по Питерской или по Тверской-Ямской. Идёте библиотеку, книжки читать, а если повезёт – с девушкой красивой познакомиться. Вдруг долетает до Вас запах свежевыпеченной сдобы…

Какая там библиотека?! Какие девушки?! Чудодейственный аромат свежеиспечённых булочек формирует в Вашем мозгу программу, которую Вы начинаете немедленно отрабатывать. Вы находите источник запаха, выстаиваете очередь, покупаете булочки и начинаете их есть. Едите, едите… Заполняете до отказа желудок, а ведь хотели заполнить голову… Когда булочки кончаются, Вы думаете: «Что же я так… Я же шёл в библиотеку …»

Не огорчайтесь, Серкидон, не Вы первый, не Вы последний. Всему виной запах. Коварный запах, который попадает в глубины лимбической системы, минуя контролирующие лобные доли, и человек начинает действовать наподобие зомби…

Любопытный факт: на острове Мадагаскар, когда цветёт иланг-иланг,169 мужья-ревнивцы запирают дома на все засовы и не выпускают за порог жён. Матери держат запертыми дома дочерей. Иланг-иланг запускает в женском мозгу такую программу, отрабатывать которую прилично только после свадьбы… Вот такой цветок. Не приезжайте, Серкидон, на Мадагаскар во время его цветения. Выходят на люди только мужики да бабушки.

Ну хорошо. Пока не удалось Вам познакомиться с несерьёзной девушкой, давайте познакомлю Вас с серьёзным дедушкой. Вполне возможно, был он когда-то таким же нескладным молодым человеком, как и Вы, но самозабвенные труды превратили его в учёного мирового значения.

Жан Анри Казимир Фабр170 – энтомолог, мыслитель. Как никто другой он умел видеть большое в малом. Десять томов «Энтомологических воспоминаний», написанных его пером, называли и «Одиссеей», и «Илиадой» мира насекомых. Фабр создал не «Человеческую», но «Насекомоведческую комедию» с массой самых неожиданных сюжетов. Это «Война и мир» древних обитателей нашей планеты, где вместо Наташи Ростовой – бабочка- капустница. А вместо Андрея Болконского – шмель-махаон. И воистину шекспировские страсти кипят в трудах Фабра.

Например, преданный истине, Фабр с рыцарской самоотверженностью бросился защищать цикаду от нападок Лафонтена171…

О Лафонтене русский читатель наслышан благодаря «популяризатору» его творчества – Крылову. У Ивана Андреевича басня «Стрекоза и Муравей». Помните, «Стрекоза уж не поёт»? Так она и раньше никогда не пела. «До того ль, голубчик, было в мягких муромах…» В мурома, в траву-мураву, в травушку попадает стрекоза только в случае летального исхода, а до этого печального часа порхает себе над травой и радуется…

У Лафонтена изначально певуньей была Цикада, но никто в северном Петербурге о цикадах не знал. Недолго думая, тучный, но изворотливый баснописец заменил Цикаду на Стрекозу. Смысл потерян, зато всё понятно…

Фабр в вину Лафонтену вменил то, что цикада им принижена несправедливо. Она представлена легкомысленной бездельницей, тогда как муравей – неутомимый труженик.

«Цикада, – возражает Фабр, – неумолчный и сладкоголосый певец, Орфей мира насекомых. А вот Муравей – стяжатель, скопидом, сквалыга и корыстник.

Мы с Вами, Серкидон, добавим – ограниченный субпассионарий. Только и знает – в дом притащить да спрятать. Где ему понять пассионарную Цикаду, которая поёт бескорыстно, самозабвенно, подчиняясь лишь гармонии одной…