Любовь

Эта теория, если она соответствует действительности, выпускает эволюционную психологию на оперативный простор, давая ей в руки ключ к пониманию всех — без изъятия и исключения — аспектов человеческого поведения. Она без труда вскрывает тугой замок на пути к нашим половым влечениям, психологическим свойствам и характерологическим особенностям. «Суждение об отборе с точки зрения гена придает новый импульс эволюционной биологии, — ликует американский эволюционный биолог Дэвид Басс, — ибо теория общей готовности оказывает сильнейшее влияние на наше понимание семейной психологии, альтруизма, взаимопомощи, организации групп и даже природы агрессии… С полным правом ее можно считать всеобъемлющей теорией эволюционной биологии» (18).

Хочется остудить этот пыл простым вопросом: собственно говоря, как именно гены все это делают? Дело в том, что ген — в этом нет никакого сомнения — не способен думать. У них нет интересов, взглядов, целей и планов. Они не могут нюхать, пробовать на вкус, чувствовать и видеть. У них, наконец, нет мозга. Откуда берется это сверхъестественное могущество генов, если, как выясняется при внимательном изучении, они вообще практически ни на что не способны? Насколько научны все вышеприведенные высказывания? Может быть, Гамильтон всего-навсего современный мистик? Проповедник божественного гена, всемогущего и всеведущего — хотя и не имеющего никаких высоких целей, за исключением стремления к вечному существованию?

Мистика гена

Человеком, как никто другой, способствовавшим триумфу теории Гамильтона, стал уже упоминавшийся мною Ричард Доукинс. Он родился в Найроби, в Кении, в 1941 году и, как Гамильтон, был дитя войны. Его отец служил в Британской армии, и только в 1949 году вернулся из Африки в Англию. Доукинс учился в Оксфорде и в 1966 году защитил докторскую диссертацию по зоологии. Когда Га-мильтон опубликовал свою теорию, Доукинс был помощником профессора в Калифорнийском университете в Беркли, главном очаге студенческих волнений в США. Кампус Беркли был неиссякаемым источником новых общественных идей и социальных утопий. Но здесь же группировались и их консервативные противники. Тем, кто утверждал, что не биология, а общество делает человека человеком, возражал Майкл Газелин, выступивший с идеей, которую он вскоре назвал «эволюционной психологией».

Студенческие волнения улеглись, а Доукинс вернулся в Оксфорд, убежденный в том, что наступил решающий перелом в биологии и психологии. Мечты о профессорской должности, естественно, развеялись как дым. В течение 25 лет он занимал скромную должность доцента в Нью-Колледже, хотя за это время успел приобрести мировую известность. Его книга «Эгоистический ген», в которой Доукинс популяризировал теорию Гамильтона, представив ее как всеобъемлющую теорию культуры, стала мировым бестселлером, за которым последовали и другие, не менее успешные книги. Ученый мир, правда, отнесся к ним скептически, так как сам Доукинс не подкреплял свои утверждения конкретными исследованиями и не утруждал себя доказательствами. С момента защиты докторской диссертации Доукинс действительно не написал ни одной научной работы. В 1995 году американский миллиардер венгерского происхождения Чарльз Шимоньи предложил Доукинсу кафедру распространения естественнонаучных знаний в Оксфордском музее естественной истории.

Во многом Доукинс был полной противоположностью своему духовному наставнику Гамильтону: обаятельный оратор, хороший стилист и увлекающий учеников учитель. Но в своих основах позиции Гамильтона и Доу-кинса совпадали. Также, как Гамильтон, Доукинс объяснял историю эволюции исходя из учения о генах. Занимательно и красноречиво он описывает организмы человека и животных как «машины для выживания генов». Организм есть не что иное, как приспособление, созданное генами для своего перехода к следующему поколению. Как говорит сам Доукинс: «Что такое эгоистичный ген?., если мы позволим себе говорить о генах как об индивидуальностях, преследующих осознанные цели — при этом мы должны тщательно позаботиться, если захотим, о том, чтобы корректно выразить нужную мысль нашим неряшливым человеческим языком, — то правомочно будет поставить следующий вопрос: Какие, собственно говоря, цели преследует каждый конкретный ген? По существу, он достигает их таким программированием организма, в котором находится, чтобы этот последний мог выжить и размножиться» (19).

В этом высказывании прочитывается недвусмысленная идея: «Ты — ничто, твои гены — все!» Далее Доукинс довольно воинственно заявляет: «Машины выживания появились как пассивные сосуды генов, являющиеся не чем иным, как стенами, ограждающими гены от химического нападения соперников…» (20).