Любовь

Сложное взаимодействие разнообразных впечатлений и отношений делает сексуальность желанной — или нежеланной. Сильнейшим стимулом измен у женщин и мужчин является не поиск оптимальных генов и не императивный позыв к размножению, а поиск нового свежего собственного образа, более возбуждающего, более соблазнительного и более привлекательного, чем тот, к которому мы привыкли за многие годы общения со знакомым партнером. Так же, как люди подчас больше радуются незаслуженным комплиментам, чем несомненно заслуженным, так людям больше льстит взгляд чужого, а не близкого и родного человека. Чем проще психология отношений с их раз и навсегда установленными ролями и устоявшимися образами, тем более тускло воспринимают друг друга партнеры и тем выше вероятность отчуждения и измены. Супружеская верность в таких случаях обеспечивается с наибольшей вероятностью личной или общественной нравственностью, обязанностями и требованиями.

Очень легко переоценить значение чистого влечения в нашем сексуальном поведении, так же, как значение эмоционального побуждения к любви. Конечно, каждое половое влечение порождает вожделение, но не всегда вожделение уступает требованиям влечения. Вожделение тоже обладает своими потребностями и интересами. Вполне мыслимо, что с одним партнером возможно то, что представляется неприятным, глупым и даже отталкивающим с другими. Понятно, что это может иметь отношение к запахам и биохимии. Но не в меньшей степени это имеет отношение к личностному чувственному и интеллектуальному напряжению между двумя людьми. Позитивное отражение нашего собственного образа — вот самый мощный любовный напиток, а самоутверждение в вожделении и во взгляде партнера — самый привлекательный и желанный аромат. То, что справедливо для сексуальности, справедливо и для любви: она зиждется на образе, в каком мы предстаем в глазах одного-единственного, особенного человека.

Мой образ в глазах других

Молодой учитель гимназии в Гавре интересовался кино и джазом. Коллеги избегали его из-за надменного нрава и вечной занятости какими-то чрезвычайно важными делами. Но учителю было безразлично отношение коллег. Между тем ученики очень любили своего маленького — ростом метр пятьдесят шесть — учителя в очках с толстыми стеклами, обладавшего тем не менее острым умом и страстно излагавшего им основы философской премудрости.

Жану Полю Сартру был 31 год, когда в 1936 году в одном философском журнале была опубликована его работа «Трансценденция эго». До этого Сартр посвятил много времени Зигмунду Фрейду и большой роли подсознательного в нашей жизни. От современных ему философов — Анри Бергсона, Эдмунда Гуссерля и Мартина Хайдеггера — он научился понимать чувственность мышления. Все трое поставили восприятие в центр своих исследований мышления. Осознать и понять, что такое действительность, человек может, только поняв, что она представляет собой для нас. Чувственное восприятие мира отличается от его восприятия мышлением и разумом. Но мир предстает перед нами таким, каким мы его видим, в результате мышления.

Мир представлялся Сартру печальным. Гаврская гимназия была не самым подходящим местом для такого человека, как он. Он чувствовал себя чужим и одиноким, большинство людей сторонились его. Состояние его еще более ухудшилось после того, как он попробовал на себе действие мескалина. У Сартра развилась депрессия, стали возникать панические атаки, его начали преследовать бредовые видения. В таком состоянии Сартр лихорадочно работал над своим сочинением. Его отчуждение от Гаврского общества побуждало молодого философа разобраться в том, откуда человек черпает знания о себе и как он формирует свои представления. В «Этюде к теории эмоций» Сартр разбирает идею Уильяма Джеймса о том, что наши чувства суть не что иное, как отражение возбуждения нервов.

Сартр придерживался на этот счет совершенно иного мнения. Он несправедливо упрекает Джеймса в том, что тот недопустимо сводит психическое к физическому. Английскому ученому, физиологу Чарльзу Скотту Шеррингтону, исследовавшему в начале XX века электрофизиологию мозга, Сартр адресует язвительный вопрос: «Может ли физиологическое возбуждение, каким бы оно ни было, дать объяснение организованному характеру чувства?» (68). Для Сартра ответ однозначно ясен: конечно, нет! Чувство — это нечто большее, нежели сумма телесных возбуждений в промежуточном мозге.

Такое же возражение можно высказать и сегодня в лицо окситоцинистам. В «Трансценденции эго» Сартр исходит из того, что в нашей психике мы никогда не сталкиваемся с телесным возбуждением в его чистой форме, но всегда с осознанными эмоциями и осознанными чувствами. Для того чтобы испытывать ностальгию, я должен сознавать, что такое ностальгия. В противном случае я буду лишь мучиться от смутного плохого настроения.