Любовь

И как лбом ударилась о непостижимую перемену. Юлий встретил ее ледяным холодом. Потерявшись между надеждами и неуверенностью, затаив трепетные ожидания, Золотинка и сама, должно быть, заледенела, переступая порог комнаты, куда провел ее дворянин… и растерялась, не узнав Юлия.

Одного-двух взглядов, нескольких слов хватило им, чтобы удостовериться с горестным изумлением, что вчерашнее буйство чувств осталось сном. Сном это счастье и было — невысказанное, непризнанное и краденное.

Впрочем, они нуждались друг в друге. Юлий ожидал переводчицу, чтобы выслушать отчеты приказных судей, в первом приближении хотя бы ознакомиться с положением дел в стране. Золотинка держалась за Юлия, не зная людей и обычаев двора. Этим они и занимались, что знакомились, — целый день, как добросовестные сотрудники. А вечером, на ночь глядя, разошлись по разным комнатам, с видимым хладнокровием пожелав друг другу спокойной ночи. Искренне или нет желали они спокойствия, только заснули оба без проволочек и спали тяжелым, муторным сном опустошенных, измученных обидой людей.

Так проходило время, Юлия без устали трудился, пытаясь разобраться в запущенных делах управления, Золотинка смиренно опускала глаза всякий раз, когда ловила на себе его испытывающий, и требовательный и враждебный как будто взгляд. Нравственное целомудрие мешало ей заглядывать в друга внутренним оком, чтобы разобраться, что это значит, мешало ей прибегать ко всякому мелкому, плутовскому волшебству. Уважая достоинство Юлия, она не хотела и не могла иметь никаких односторонних преимуществ.

Во внутреннем оке, по правде говоря, и не было необходимости. Ошеломительная радость, что обратила освобожденного от тарабарского одиночества Юлия в счастливого на один день человека, эта щедрая радость заражала без всяких объяснений. А остальное, что пришло (или возвратилось?) на следующее уже утро, тоже не представляло тайны, Золотинка мучалась этим каждый день…

Своим чередом произошло чудо, равно неожиданное и для волшебницы, и для самого Юлия, хотя, осмысливая происшествие, следовало признать, что прорыв был уже неизбежен после того, как Золотинка разомкнула круг тарабарского проклятия.

Это случилось на заседании государевой думы через три или четыре дня после превращения Золотинки. Бояре с повышенной живостью обменивались мнениями по поводу новых волнений законников в Колобжеге и других крупных городах — и вдруг Юлий понял без перевода! Сначала он начал понимать брань — ввиду особой, пробойной силы выражений, наверное, — а потом, с подозрением оглянувшись на Золотинку, ухватил слованскую речь. Очнулся!

Он встал, заставив всех замолчать необыкновенным выражением лица, и сел, как потерянный. Никто не решался продолжать перепалку, догадавшись, что произошло нечто нешуточное.

Если это и было чудо, то закономерное. Золотинка установила к тому времени, что причиной увечья стало все ж таки старое заклятие Милицы. Излеченное в Каменецком замке, казалось бы, целиком, оно оставило, однако, дремлющие в душе корни и семена, и в тяжелую для Юлия пору семена заразы снова пустили всходы. И вот старое заклятие пало, рассыпавшись в прах, как проржавевшие насквозь цепи, распалась протянутая из могилы рука — Юлий освободился, и окончательно. Три года назад в Каменце Золотинка прорвала колдовскую паутину необыкновенным напряжением сил, теперь все было иначе. Заклятие не имело уж прежней власти, да и Золотинка иначе ощущала себя и Юлия. Теперь она встала в заклятый круг рядом с жертвой, и вдвоем они разорвали паутину изнутри, как смахнули.

С досадливой обидой замечала она только, что подобный чуду прорыв не произвел на Юлия того счастливого воздействия, которое оказал на него поначалу тарабарский язык жены. Юлий как будто бы не спешил радоваться — не видел надобности. Расправил плечи… и тут же нахохлился, притворившись, что ничего особенного это не значит. Конечно же, он не мог не чувствовать величайшего освобождения — словно из-под горы вывернулся… И воспользовался свободой, чтобы отдалиться от Золотинки.

Тут нельзя было ошибиться. На глазах ее часто стояли слезы.

Время шло между тем, все понемногу становилось на свои места, взбудоражившие было придворные круги слухи и подозрения стихали под ясным взором седой красавицы, а значит… значит все меньше становилось надежды выбраться из того невразумительного положения, в которое Золотинка сама себя поставила, без чрезвычайных усилий. Она осваивалась во дворце, постигая людей и нравы, но успехи эти вели в тупик, потому что закрепляли тот неудовлетворительный порядок вещей, который чем дальше, тем больше угнетал Золотинку.