Любовь

«Гоните всех», несмотря на усилия приставов смягчить существо приказа обходительными ужимками и экивоками, обернулось на деле безобразной спешкой. Растерзанный противоречивыми чувствами Лжевидохин послал едулопов рысью, не отставали от носилок толпы вельмож и дворян, которые из уважение к государю не смели воспользоваться верховыми лошадьми. Еще прежде побежала окружавшая избранных стража, понуждая к тому же своих подопечных, а следом загрохотали кареты, и приставы, стоя на подножках или вскочив на козлы рядом с кучером, зорко высматривали отставших.

Ко дворцу за малым исключением избранные прибыли все в каретах, заметно опередив не только заморенный до беспамятства двор — дородные бояре, обливаясь жгучим потом, хватались за сердце, хрипели и становились на полдороги, поджидая челядь с лошадьми, — избранные опередили и собственную стражу, которая валила за колесами в сплошной пыли. У подножия огромного однообразного здания без крыши началась такая же спешная, с лихорадочной суетой высадка. Рачительные приставы, не упустив по пути ни одного из подопечных, опять сбивали их кучей, тогда как отставшая стража дробным топотом ног еще ломила по полю, как идущая приступом орда.

Одни едулопы, похоже, не понимали, что такое жара, пыль, боль в сердце и страх будущего; они остановились с тяжелыми носилками на плечах, такие же бодрые и безмозглые на этом краю поля, как на том.

Огромное здание без крыши, что высилось над людьми, через сотню шагов там и здесь смыкалось с другими вновь возникшими хоромами; оно походило на недостроенный, с неясным еще замыслом собор или, быть может, на дворец дикого властителя-изувера, который ищет величия в простом нагромождении камня. Иными словами блуждающий дворец никак не походил на то, что «блуждает», это было тяжеловесное сооружение, вроде приукрашенного для неведомой надобности амбара. Полукруглые башенки без окон с унылой правильностью прорезали стену дворца снизу доверху; между башенками или, может статься, полуколоннами тянулись вверх узкие окна, а внизу повторяли их двери. На ближних подступах дворца не осталось травы, перепаханная недавним сотрясением земля застыла, выворотив наружу внутренности. И хотя пахло пылью, известкой, запахами стройки, стояла поразительная после недавнего грохота тишина.

Казалось, все было готово. Так ощущала это Золотинка, и так ощущал это, наверное, Лжевидохин. В неведомо кем и для кого установленном «готово» мерещилось нечто повелительное, нечто обязательное для исполнения, и, может быть, поэтому измотанный тряской побежкой едулопов Лжевидохин не дал себе ни малейшей передышки и перегнулся через закраину носилок, чтобы отдать приказ: «загоняйте!»

— Всех?! — переспросил между судорожными вздохами облитый потом боярин.

— Сначала праведников, — загадочно отвечал государь, отчего боярин смешался, не подлежащее сомнению усердие его приобрело, однако, задумчивую окраску.

Не особенно уже выбирая выражения, избранных пригласили заходить. Золотинка была в числе последних, но удержалась от искушения обернуться. Она и так знала, что Лжевидохин, полный сомнений и соблазнов, тревожно приподнявшись на ложе, провожает испытателей смятенным взором. Он колебался и трусил… трусил как Лжевидохин, старый больной, впавший в малодушие оборотень. Рукосил… нет, тот бы не колебался там, где на кон поставлено будущее.

Внутри дворца не привыкшие к темноте глаза смутно различали ряды низких толстых колонн, переходящих своим оголовьем в полукруглые арки. Избранные толпились у входа возле открытой наружу двери с явным намерением ринуться вон при первых же признаках разрушения. Но было ли это действие собранной в одном месте праведности или имелись на то другие причины, только дворец стоял нерушимо, не происходило ничего особенного, ничего такого, к чему готовилось возбужденное воображение. То и дело оглядываясь на открытую в жаркий солнечный день дверь, люди медлительно расходились между колонн в прохладный покойный полумрак.

Золотинке нечего было искать во дворце, отстранившись от полосы света неподалеку от входа, она стояла с тревожным сердцем, ожидая Лжевидохина. Посторонняя мысль и постороннее впечатление не задевали ее горячечно возбужденного сознания. Потому-то не оставил в памяти ничего определенного тот занятный человек, что вошел во дворец с воли, когда большая часть избранных уже рассеялась по закоулкам. Золотинка скользнула по нему взглядом и запомнила только то, что, кажется, были усы.

Несколько бодрых, словно бы с вызовом, шагов, он раздвинул ноги и стал, взявшись руками за борта расстегнутого на груди кафтана. То была полная внутреннего отдохновения поза, в какой поздно и лениво вставший хозяин посматривает на усердно работающих батраков. Или, если хотите, становится в круг раскрасневшихся девок первый парень деревни. Словом, в позе этой угадывалась знаменательная смесь благодушия и самодовольства, казалось, случайный человек этот не имеет отношения к беспокойствам и страхам запущенных на убой праведников. Что тут же с треском и подтвердилось.