Любовь

Прямо у них за спиной гремят динамики. Неужели так можно разговаривать, думает Вибеке. Наверно, это глухие, они читают по губам. Со своего места она пытается разобрать, о чем они. Не получается. Она прислушивается к тому, что играют музыканты. Вроде рок, но нетяжелый. Музыканты — девушки. У той, что играет на бас-гитаре, пышные рыжие волосы. Вокалистка худая и маленькая, своим круглым, пухлым личиком, крупными передними зубами и черной челкой напоминающая ребенка. Остальные волосы заплетены в африканские косички, падающие до талии. Играя, они обмениваются взглядами и знаками, перемигиваются. Ударница сидит в глубине и выглядит обыденно. Вибеке думает, что, встреть она ее на улице, ни за что не подумает, что та играет на ударных в какой-то группе. Она оглядывается, но его нигде не видно. Она замечает ссорящуюся пару, девушка беспрестанно шевелит губами, он изредка вставляет одно-два слова, отчего она распаляется еще больше. Она решает не смотреть в их сторону. Ничто не сможет разрушить радость и полный, бесконечный покой, переполняющие ее. Она пробирается в сторону стойки. Останавливается позади двух плечистых молодцов. Они сидят на соседних табуретах и переругиваются в грохоте музыке, она дожидается паузы, чтобы подойти к стойке и сделать заказ, а пока читает меню на стене и выбирает. Что-нибудь шампанистое, думает она и улыбается про себя. Парни говорят о хоккее, видимо, оба играют и оба недовольны новым тренером. Здесь в моде ковбойки, байковые рубашки в красную клетку, кроме них на обоих джинсы. Вдруг один из парней оборачивается и спрашивает, чего она лыбится. От изумления Вибеке не находит, что ответить, но парень уже взял свой стакан с пивом, развернулся вполоборота к ней, положил руку на бедро и с яростью, захлебываясь, принялся кричать, как именно он ненавидит этих дур, которые вот так вот встанут и пялятся, и ждут, что он обратит на них внимание, и как он устал от томных взглядов, и пусть она наконец прикроет варежку: чтобы она не вытворяла, он не клюнет все равно.

— Эй.

Он вырос вдруг у нее за спиной, она чувствует его дыхание на своих волосах. Он шепчет что-то ей в ухо, она расплывается в улыбке. Снова вспыхивает, приходит в прекрасное настроение, воодушевляется. Хоккеист поворачивается к приятелю и продолжает беседу с прежнего места, будто гадости, которые он наговорил ей, никак не нарушили плавного течения беседы, а были коротким отступлением.

— Здесь еще есть наши, из тиволи.

Она оборачивается и смотрит на него, его переполняет радость, которой она не заметила ни в вагончике, ни в машине по дороге. Она едва узнает его. Наверно, он мне больше доверяет теперь, поэтому меньше напряжен. Она вспоминает, что не знает его имени, и спрашивает.

— Том, — отвечает он. — А тебя?

— Вибеке.

Он обводит взглядом бар:

— Ну ладно, я хочу пива.

— Палатка закрылась в десять, — говорит Юн. — Если хочешь что-то купить, надо ехать в город, на заправку.

— Это далеко?

— Двадцать километров.

Жарит печка. Юн расстегивает куртку. Снимает шарф. У нее на безымянном пальце массивное прозрачное кольцо из стекла. Юн прикидывает, как оно выглядит в микроскопе. Наверняка микробы так и кишат, думает он.

По освещенной фонарями дороге они выезжают из поселка на шоссе. Юн старается не дышать столько фонарей, сколько только может, а каждый фонарь — тысяча людей, которых не будут пытать, если он выдержит, говорит он себе. Он прочитал в библиотеке описание некоторых пыток. Как человека окунают головой в бочку с ледяной водой или пускают ток через язык. Или как на картинке в журнале: руки прикручивают к трубе, и человек писает сам на себя. Он пытается почувствовать, каково это. Самое большее, сколько он выдерживает не дыша, — семь фонарей. Надо будет потренироваться, думает он.

Лес кругом густой и темный, дорога ровная, повороты затяжные. Такое чувство, что едешь по дну шахты. Или по туннелю без крыши. Или через долину в игрушечной железной дороге.

— Как тебя зовут?

Он слышит по голосу, что ей скучно.

— Юн.

Ему кажется, что это нечестно. Он не просил ее никуда ехать, не приставал. Он всего-то хотел ей помочь, потому что думал, что она заблудилась.

Она едет быстро. На повороте крышка перчаточника снова откидывается, он видит солнечные очки. Первой лежит пара с огромными, круглыми стеклами в толстой пластмассовой оправе. Он вытаскивает их и примеряет. Они ему велики, он чувствует, как холодный пластик скользит по щеке. Она смотрит на него, потом переводит взгляд на дорогу. В очках дальний свет кажется зеленым. Внезапно подступает тошнота, живот сжимает спазмом. Рот заливает слюной. Он сдерживается еле-еле.

— Можно остановить? — просит он.

— Зачем еще?

— Меня тошнит.

Она проезжает чуть вперед, съезжает на обочину. Они посреди бесконечной ровной дороги. Юн распахивает дверцу и выскакивает наружу.