Любовь Адмирала

Мне нужно продолжать. Рассказать о Симонове и его нетленных строках, рассказать о тяжелом 1941-м, когда все только начиналось… Когда впереди было еще столько смертей, столько героизма и столько храбрости. И боли. И терпения у тех, кто ждал. Ждали все. Не все дождались…

Я уже третий месяц водила экскурсии по краеведческому музею нашего города. Пусть и плохо отзываются о блате и кумовстве, а иногда это единственная палочка-выручалочка. Ника с Димой перевелись в Севастополь, но подруга успела пристроить меня читать три раза в неделю лекции посетителям. Какие-никакие деньги, которые сейчас в нашем с бабулей положении были жизненно необходимы.

Вот и пригодились мои знания по истории. Поднабрать материал было несложно. Как ни крути, в нашем крае на дальних рубежах Родины все вертелось и крутилось вокруг патриотизма. Через неделю интенсивной подготовки я была уже заправским экскурсоводом по нашей экспозиции. И даже выпирающий, уже неприличных размеров живот никого не смущал. Хотя вру, конечно. Не смущал он туристов, особенно из больших городов, где работающая в любых условиях девушка- скорее правило, чем исключение. Местные жители же успевали десять раз на день перемывать мне косточки. Невиданный скандал. Профурсетка. Закрутила с одним. Другой обрюхатил и пропал. Поделом…

Я не думала о злых языках, хоть и знала, как их кривотолки задевают бабулю. Я думала о Роме. О моем Роме, который, я точно знала, нуждался в моих мыслях о нем. Я смотрела на Полярную звезду и думала о нем. Ждала.

Ждать тяжело. Это понимаешь только тогда, когда действительно начинаешь ждать. Неизвестность гложет. Она засасывает, как воронка. Она ввергает в отчаяние. Каждое слово у Симонова- как росчерком по сердцу, без чернил, потому что чернила сейчас- кровь и нервы. Строки, ими написанные- раны, не заживающие, ноющие. Гениальные слова у него. Прожитые. Нетленные. Истинные.

Рома. Мой Роман. Вернись ко мне, молю… Я знаю, что ты жив, пусть все вокруг крутят пальцем у виска, кто со злорадством, кто с сочувствием, кто с неверием.

Дима был моим единственным источником информации о произошедшем в тот роковой день в Аденском заливе. До того, как они уехали с Никой в Севастополь, успел сообщить, что тел на танкере обнаружено не было… Повреждения от разрыва гранаты- да, тел- нет. Даже намеков на ДНК человека не было. Возможно, он успел скрыться. Возможно, на борту происходило то, что мы не узнали пока или вообще не узнаем, но…

Роман Туманов числился пропавшим без вести. Для всего мира. Но не для меня. Я знала, с моим Ромой все будет хорошо. Молилась и ждала. Пусть эмоции и брали своё, как сейчас.

-С Вами все хорошо?-напряженно спросила девушка, стоявшая ближе всего ко мне на экскурсии.

Я растерянна. Живот странно сводит. Чувствую шевеление малыша. А потом чувствую, как по ногам бьет теплая вода. Опускаю глаза вниз. Что это?

-Воды отошли! Говорит другая посетительница рядом, постарше,- позвоните срочно в скорую. Девушка рожает!

[1] Стихотворение Константина Симонова «Жди меня», 1941 г.

Глава 36

Глава 36

Машина скорой помощи разгоняет сонно плетущиеся в субботнее утро по осеннему городу автомобили своей тревожной сиреной. Голова покруживается- то ли от волнения перед долгожданным, но неизведанным, то ли от запаха антисептика в салоне кареты. Врач приветливо улыбается, сидя рядом, ободряя.

-Все будет хорошо,- звучит искренне и жизнеутверждающе. И я верю от всего сердца.

В родильное отделение меня закатывают. Датчики пищат, волнение усиливается, скорее от суеты вокруг. С минуты на минуту должен приехать мой врач. А я всецело сосредотачиваюсь на своих ощущениях. Теряюсь во времени. Есть только интервалы от схватки до схватки. Меня укладывают в палату и оставляют одну- сейчас только ждать…

Я смотрю на белый потолок с люминесцентным освещением. На глаза наворачиваются слезы. Боль с каждым разом все сильнее. Корёжащая. Изнутри. Она наступает волнами и длится теперь все дольше, с меньшими интервалами. И все же откатывается назад. Это как волны на море. А еще в этой боли есть осмысленность- я точно знаю, что после каждого спазма я на шаг ближе к встрече со своим малышом.

Когда терпеть становится почти невыносимо, мне делают эпидуральную анестезию. Врач колдует позади, манипулируя какими-то жуткими уколами и капельницами, но все настолько уже больно, что иголки впервые в жизни не пугают. По позвоночнику прокатывается холодная волна, которая с кровью распространяется по всему телу. Боль отходит, но на ее место приходит холод. Меня бьет мелкая дрожь. Зуб на зуб не попадает. Теплое одеяло сверху не помогает. Трясет.

Рома… Мой Рома. Думаю о нем сейчас- и становится теплее. Люблю. Люблю тебя и нашего малыша.

Начинаются потуги…

-Совсем немного осталось, Аврора. Все будет хорошо, - шепчет врач, проверяя мое состояние в очередной раз,- рожаем…