Любовь Алонзо Фитц Кларенса и Розанны Этельтон

— Ну и прекрасно, разговаривай со мной.

— Но это слишкомъ секретно.

— Не бойся, говори. Здѣсь никого нѣтъ, кромѣ меня.

— Я просто не знаю рѣшиться мнѣ или нѣтъ, но…

— Но, что? О, не останавливайся! Ты знаешь, что можешь мнѣ довѣриться, Алонзо, знаешь, что можешь.

— Я чувствую, тетушка, но дѣло очень серьезное. Оно глубоко затрогиваетъ меня; меня и всю семью и даже весь приходъ.

— О, Алонзо, скажи мнѣ! Я не выдамъ ни одного слова. Въ чемъ же дѣло?

— Тетушка, если бы я смѣлъ…

— О, пожалуйста, продолжай! Я люблю тебя. Скажи мнѣ все. Довѣрься мнѣ. Что же это такое?..

— Погода.

— Провались твоя погода. Я не понимаю, какъ ты можешь такъ издѣваться надо мной, Лонь.

— Ну, ну, тетенька, миленькая! Я раскаиваюсь, клянусь честью, раскаиваюсь, я не буду больше. Вы прощаете меня?

— Да, потому что ты кажешься такимъ искреннимъ, хотя чувствую, что не слѣдовало бы прощать. Ты опять одурачишь меня, какъ только я забуду этотъ разъ.

— Нѣтъ, я не буду, честное слово. Но эта погода, о, эта погода! Вы принуждены поддерживать въ себѣ бодрость искусственно. Снѣгъ, вѣтеръ, вьюга и жесточайшій холодъ! У васъ какая погода?

— Теплая, дождливая и грустная. Печальные прохожіе идутъ по улицамъ; дождь льется цѣлыми потоками съ каждаго прута изъ распущенныхъ зонтиковъ. Передъ глазами моими, вдоль улицы, тянутся двойные нескончаемо-длинные, сплошные навѣсы изъ зонтиковъ. Я развела огонь для развлеченія и отворила окошки для свѣжести. Но все напрасно, все безполезно: въ нихъ врывается только благоухающее дыханіе декабря, противный, насмѣшливый ароматъ цвѣтовъ, царствующихъ снаружи и наслаждающихся своимъ беззаконнымъ изобиліемъ, въ то время, какъ человѣкъ падаетъ духомъ, они бросаютъ ему въ лицо свое радостное, роскошное одѣяніе, когда душа его облечена въ прахъ и вретище и сердце его разбито.

Алонзо открылъ было ротъ, чтобы сказать:

«Вамъ бы слѣдовало напечатать это и вставить въ рамку», — но сдержался, услышавъ, что тетка съ кѣмъ-то говоритъ. Онъ отошелъ въ окну и посмотрѣлъ на зимнюю картину. Буря гнала передъ собой снѣгъ яростнѣй, чѣмъ когда-нибудь; ставни хлопали и трещали; покинутая собака, съ опущенной головой и отставленнымъ отъ службы хвостомъ, искала убѣжища и защиты у навѣтренной стороны; молоденькая дѣвушка, по колѣна въ снѣгу, пробиралась по сугробамъ, съ головой завернувшись въ капюшонъ своего ватерпруфа и отвертываясь отъ вѣтра. Алонзо вздрогнулъ и сказалъ, со вздохомъ: «Нѣтъ, ужь лучше грязь и пронизывающій дождь и даже дерзкіе цвѣты, чѣмъ это!»

Онъ отвернулся отъ окна, ступилъ шагъ и остановился, прислушиваясь. Слабые, милые звуки знакомой пѣсни поразили его слухъ. Онъ стоялъ съ безсознательно вытянутой впередъ головой, упиваясь мелодіей, не шевеля ни ногой, ни рукой, едва дыша. Въ исполненіи пѣсни былъ маленькій недостатокъ, но Алонзо, казалось, что онъ придавалъ особенную прелесть пѣснѣ, а не только не портилъ ея. Недостатокъ состоялъ въ замѣтномъ пониженіи третьей, четвертой, пятой, шестой и седьмой ноты припѣва или хора. Когда пѣніе кончилось, Алонзо глубоко вздохнулъ и сказалъ: «Ахъ, я никогда не слышалъ, чтобы такъ пѣли, скоро, скоро, милый!»

Онъ быстро подошелъ къ конторкѣ, прислушался съ минуту, затѣмъ сказалъ осторожнымъ, конфиденціальнымъ тономъ: «Тетушка, кто эта божественная пѣвица?»

— Эта гостья, которую я ждала. Живетъ со мной мѣсяца два. Я тебя представлю. Миссъ…

— Ради Бога, подождите немного, Тетя Сусанна. Вы никогда не думаете о томъ, что дѣлаете!

Онъ полетѣлъ къ спальнѣ и черезъ минуту возвратился, съ замѣтнымъ измѣненіемъ въ своемъ наружномъ видѣ и замѣтилъ брюзгливо:

— Она готова была представить меня этому ангелу, въ моемъ синемъ халатѣ съ красными отворотами! Женщины никогда не думаютъ о томъ, что дѣлаютъ.

Онъ поспѣшно сталъ около конторки и сказалъ съ горячностью: «Теперь, тетя, я готовъ», и началъ кланяться со всею своей элегантностью и неотразимостью.

— Хорошо. Миссъ Розанна Этельтонъ, позвольте мнѣ представить вамъ моего любимаго племянника, м-ра Алонзо Фитцъ Кларенсъ. Ну, вотъ! Вы оба хорошіе люди и я очень васъ люблю; поэтому я оставляю васъ вдвоемъ, а сама пойду распоряжусь по хозяйству. Садитесь, Розанна, садись, Алонзо. Прощайте, я ухожу не надолго.

Алонзо все время кланялся и улыбался, и приглашалъ воображаемыхъ барышень садиться на воображаемые стулья; наконецъ, онъ самъ усѣлся и мысленно говорилъ: «О, вотъ удача! Пусть теперь воетъ вѣтеръ, пусть сыпится снѣгъ и небо хмурится. Мнѣ нѣтъ до нихъ дѣла!