Любовь Ами Фаду

Когда подошло её семнадцатилетие, Ами Фаду заболела. Местная лихорадка – обычное дело. Странно, что до сих пор миновала, плохо, что за Ами не кому было присмотреть. Если бы не вода у окна, где подать рукой, если бы не спадающий к утру жар, могло плохо кончиться. Лихорадка быстрая, короткая. Через трое суток Ами встала с постели слабой, но почти здоровой, невесомой как листок, прозрачной и на год взрослей.

Надо поесть. Надо идти за монетой.

Раннее утро, людное, но не торопливое. Между раскладывающихся торговцев Ами шла тихо-тихо от головокружения, с торжественностью человека заново приветствующего жизнь. Как будто несла фарфоровый светильник, с маленьким огоньком внутри и ровным светом сверху донизу.

За монетой последовала удача: разносчик лепёшек пробегал мимо, не пришлось долго идти на базар. Ами съела половину возле фонтанчика, остаток спрятала в рукав и вернулась обратно в Меновые Ряды, прошла во внутренний дворик громадного скального здания, дальше собственно Библиотека. Время отправить домой напоминание о себе.

Библиотеку Ами очень любила. Город – насквозь чужой, а это пещерное здание похоже на детские, горные убежища запахом, прохладой. Природные горизонтальные щели выветривания и здесь использовались как полки, дома – чтобы хранить еду: твёрдый и зреющий сыр, вино, фрукты и сухофрукты. Можно вообразить, что снаружи не Петел Сак-Баал, а зелёные горные долины.

Ами улыбнулась прохладному, вглубь нескончаемому главному залу. Книгам в переплётах, корешкам многотомников, свиткам, картам на тонко выделанной коже и старым друзьям. Наборы картинок на широких листах, альбомы, проложенные едва видимой тканью, лежали на прежнем месте. Ами рассматривала картинку сквозь ткань, гадая, выдумывая, что там, и лишь затем открывала. Невообразимые звери. Странно наряженные люди. Атласы оружия, посуды, механизмов, деревьев и цветов... Видно каждый лепесток, побег и корень.

2.

Пыль. Остатки деревянных лавок, изъеденные жуками. Ами садилась за центральный, каменный ряд квадратный столов. Вокруг каждого – каре кресел из железного дуба. Сидения великанов, можно забраться с ногами. За высокой спинкой Амии чувствовала себя в убежище. От двери её не видно, если кто и не зайдёт, вроде толмача за словарным подсказчиком или таблицей иностранных мер.

«Как здесь по-прежнему! Хорошо, что я не умерла!»

Своды зала расколоты до неба вдоль. Ровно по столам, по центру зала, с востока на восток проходя, светят два солнца, когда ярко, когда тускло, но постоянно.

Ветхий книжный том выскользнул из рук и обложки. Подняв его, Ами без сил опустилась на краешек кресла. Отдышалась, потяну-улась… Шорох.

Незамеченный напротив света, за тем же столом сидел человеком. В цвет кресла попадали складки дорожного мужского бурнуса. Лицо – каменный, неподвижный прямоугольник: ровная линия бровей, тёмные глаза, нос без горбинки, прорезь рта без эмоций. Мужчина приветствовал Ами полувставанием, задержав у плеча открытую ладонь. Он приветствовал так Ами, одетую парнем... Но этот жест, почтительный, обозначающий границу, относился исключительно к женщинам!

«Свет жизни моей, всё пропало! Плен, пытки, гарем или казнь!»

Сердце рухнуло в холод. Ами вскочила, оглянулась. Исподлобья метнула взгляд на незнакомца. Сделала шаг к выходу. Обратно. Взглянула опять.

Грифель скрипел. Мужчина, заглядывая в свиток, набрасывал какие-то списки на отдельных листах, вроде счетов. Узкий свиток, прижатый камнями из старых, из раздела «законники». Листы новые, атласная бумага.

Он улыбнулся Ами, не отрываясь от работы, уголком рта:

– Прошу простить. Я больше не буду.

Ами села в кресло. Кисти рук на столе белели на просвет, тонкие, узкие. Султанского клейма в помине нет, даже намёка на него.

«Да... – обречённо подумала Ами Фаду, увидев себя со стороны. – Очень похоже на парня, кого угодно проведу, конечно».

Теперь под гулкими сводами скрипели два грифеля. Рука мужчины с невиданной скоростью набрасывала строки, загипнотизировав Ами Фаду. И такие ровные! Под несколькими – крупный росчерк другим, охристо-жёлтым грифелем. Ставя его, мужчина иногда усмехался. Она сама тщательно перерисовывала клинышки из раскрытого тома, не решаясь прерваться и уйти. Что делать? Как быть? Или уже всё равно?

Чужой грифель замолк. Мужчина невозмутимо изучал результат её труда, а встретившись глазами, щёлкнул пальцами над столом и рассмеялся:

– Извини ещё раз, шуд, – обратился, как к младшему соплеменнику, – но здесь у тебя...

– Фаду! – гордо перебила его Ами, чего терять.

Румянец, украденный лихорадкой, вернулся к ней. Профиль – хоть сейчас на медаль.

– Фадучка, – кивнул он, – а зовут?

– Амистат!

– Ами, у тебя здесь ошибка в написании, впрочем... Насколько я помню султаншу из этой истории, ослику можно только позавидовать!

Розовеющая Ами не отвечала, и незнакомец предложил:

– Если хочешь, я помогу тебе. Ты служишь у кого-то в доме и копируешь сказки для детей?

Ами радостно кивнула:

– Копирую! Нет, не служу, для писем копирую, всё равно, сказки или быль. Я должна часто писать домой. А я не научилась, не умею. Да и они не прочтут без отца.