Любовь Ами Фаду

Явившись до полудня, Ами нашла Жафара, заправляющим небольшой масляный фонарь на ручке.

– Готова прогуляться под землю?

Они покинули главный зал и углубились в правые, практически безграничные лабиринты пещерных колонн. Обставленные, обложенные книгами, снабжённые перекрытиями, которые в свою очередь служили полками для пугающе тяжёлых томов. Как мосты нависающие, они были так широки и прочны, что воспользовавшись приставной лесенкой, по ним ходили пешком, ища нужное, и находя, возможно, лишь над головой, на следующем ярусе, на четвёртом, на пятом...

Ами с Жафаром зашли в тупик. Он толкнул высокую стопку книг, рухнувшую в темень. Непроглядная, крутая лестница вниз. Оттуда потянуло необычным для пещер сухим, даже подогретым воздухом. К огорчению Ами, тепло кончилось через несколько шагов.

Круглый фонарь Жафара источал равномерный, глуховатый свет.

Ничуть не боящаяся, но ужасно заинтригованная Ами шла за ним истёртыми ступенями. То вниз и вниз, а то поворот и немного наверх... Ступени? Всё это были книги! Стопки, россыпи фолиантов! Никто их уже не откроет, превратившиеся в монолиты кирпичей, распавшихся в пыль. Бессчётно книг, стены не видны! Всё в копоти. Только порой обнаруживались низкие арки, остатки занавесей, истлевших дверей.

Запах пожарища, отсыревших углей и пепла за следующим поворотом начал обретать сладость, к дыму примешался тон специй... тлена... перечной пыли... сухофруктов...

– Чуешь? – спросил Жафар. – Не только в небе, и под землёй в Чёрные Дни бесилось пламя. Здесь хранили приправы, ковры, еду... К чему не дотянулся огонь, прокоптил дым.

Цель пути оказалась грубо вытесанной квадратной комнатой, заваленной полуистлевшими коврами и циновками. Просторная, своды высокие, арки ещё в две стороны, сквозняки.

Жафар обернулся:

– Здесь. Подожди...

Он зажёг светильник на дальней стене, разгоревшийся мгновенно, и ещё один с маленьким огоньком, а принесённый сразу же погасил, и Ами увидела...

Между светильниками на стене висел большущий ковёр.

«Златотканый...» – подумала Ами, никогда ничего подобного не встречав.

Местами потускневший он был цел и пылал отражённым сиянием. Прямоугольники узора на ковре сходились к центральному, создавая впечатление глубины: стенной или дверной ниши. Если второе, то дверь была закрыта. Перед ней красовался петел... Длинноногий, роскошный и надменный. Хвост – крутой волной, поникшим опахалом.

– Как живой... – прошептала Фаду.

Жафар кивнул, полюбовался на то, как она любовалась, и сменил картинку, подкрутив фитили. Теперь правый светильник разгорелся, а левый собрался в бусину.

Ами всплеснула руками:

– Ой!.. А как это?

На ковре вместо гладкого золотого петуха, шагал в противоположную сторону растрёпанный, пурпурный с белыми крыльями и хвостом. Ноги короткие, шпоры острые. За петухом ультрамариновая глубина, переливающаяся от синевы к зелени, словно распахнутая дверь. Зубцы отдельных перьев блестели на её фоне, как серебро.

– Заметь, – указал пальцем Жафар, – петухи шагают с востока на восток в разные стороны, а смотрят на восток, в одну. Я взял поесть, – резко переменил он тему, – и сироп. За водой, подожди, схожу. Перекусим с тобой, как те, прятавшиеся от катастрофы.

4.

Ами расстелила самый мохнатый из ковров перед удивительным, златотканым, разложила на платке сухие хлебцы, сладкие и солёные, и пока Жафар не вернулся, разглядывала чудо. В свете одинаково ярких огней петухи накладывались, пересекались и таяли в зависимости от того, где она стояла, как наклоняла голову. Ужасно интересно, только немного холодно. Сняв один светильник с крюка, Фаду прошлась вдоль стен, исследуя другие ковры. Остановилась у неприметного на вид, а тут и Жафар вернулся.

– А, беседка новобрачных. Церемониальный ковёр, за порогом клали.

Ни птиц, ни сценок со зверями. По углам вытканы: блюдо с виноградом, кинжал, лютня длинным грифом и седло. По центру одна пиалка. Всё очень условное, легко узнаваемое даже на старом ковре. Цветущая ветка с зелёными плодами пересекала восьмиугольник, заходила в квадрат и в центральный круг пиалы роняла один плод.

– Ста-арая символика – протянул Жафар, – теперь разве в песнях сохранилась.

– Что значит?

– Клятва, обещание свадебное. «Нет тебе сравнения. Власть моя и воля дороги мне, сладкие как виноград наложницы, острые как кинжал взгляды. Но рядом с тобой нет у меня ни воли, ни власти. За пологом беседки остался весь мир, под пологом – ты одна. Поймала меня любовь, уловила меня, обними же и ты меня, лови».

И поймал. Обнял Ами, укрыл в складках бурнуса:

– Холодно?

– Знобко.

Сели на коре, Ами разлила воды по бокалам, Жафар добавил сироп из маленького кувшинчика.