Любовь без гарантий (сборник)

– Хорошо, Элеонора… Я поеду… Вы только, пожалуйста, простите меня.

– За что? Ирочка! Ты о чем?!

– Ну сегодня же Прощеное воскресенье. Принято друг у друга прощения просить…

– Что ты, деточка?! – У Элеоноры, к удивлению Иры, как-то странно увлажнились глаза и задрожали губы. – Тебя-то за что?! Это мы с Сеней… перед тобой… Это ты нас прости… А тебя-то за что?!

Непридуманная жизнь

Оказывается, чтобы рассказать свою жизнь, времени много не надо. Часа три-четыре вполне достаточно. Галина рассказала мне ее даже быстрее. История получилась и грустная и счастливая одновременно. Впрочем, как и любая жизненная история, наверное…

Главное – правдивая. Ничего в ней не выдумано, не нафантазировано, не приукрашено. Отсюда и название – «Непридуманная жизнь».

Фирменный поезд «Татарстан» поразил Галку чистотой и уютом. Белые занавески на окнах, вазочки на салфетках, заправленные постели… Когда-то девчонкой ездила она с мамой навещать бабушку. Тот поезд запомнился ей мерзким запахом, въевшейся грязью, липкими столами, влажным серым бельем и ощущением страха… Состав так грохотал, так раскачивался из стороны в сторону, так резко тормозил, что ей – маленькой Гальке – казалось, будто летят они с мамой в какую-то бездну, и не остановиться, не успокоиться нет никакой возможности…

Этот состав был другим. И люди рядом попались интеллигентные… Галка весело рассказала соседям по купе, что едет в Казань по комсомольской путевке. Работать в комсомольской организации республики на целый год. Что ей двадцать лет, что она активный общественный деятель. Или активная общественная деятельница? Как правильно?

Соседи смеялись, ободряя Галкино решение, и откровенно любовались очаровательной девушкой. Галка была красива! Высокая грудь, длинные ноги, стройный гибкий стан и горящие карие глаза!

Провожал Галку молодой муж Михаил. Никого не замечая вокруг, будто они были одни на перроне, он с тоской заглядывал ей в глаза, долго держал ее руку в своей… Пытался шутить… У него это, правда, совсем не получалось. Потому что невозможно, наверное, грустить и шутить одновременно.

Они были женаты всего два с половиной месяца, и решение молодой жены об отъезде никак не укладывалось в Мишкиной голове. Только-только медовый месяц закончился. Он еще не налюбовался на свою красавицу жену, еще не наобнимался с нею и по-прежнему влюблен. Горячо, искренне… Да что там «горячо»? Он продолжает влюбляться в нее с каждым днем все сильнее и сильнее…

А Галя уезжала с удовольствием. Ни о Мишке не грустила, ни о своей московской жизни.

Замуж вышла она по одной простой причине. Надо было убегать из дома, где шатался вечно пьяный отец, где жалась по углам забитая мать, где подрастал дерзкий брат, неумолимо похожий на отца.

Уйти, убежать, уехать… Забыть, покинуть, не видеть… Тут подвернулся Мишка. Он был настойчив, активен, напорист. А она… Она, понимая, что не любит, просто воспользовалась своим шансом покинуть дом…

При воспоминании о доме сжималось сердце. Думать о нем не хотелось. Слишком тяжело было воскрешать в памяти бесчинства пьяного отца, его крики, грубость, мат… Слишком больно было видеть по утрам его затравленный взгляд. Взгляд побитой собаки. Наверное, он осознавал, что ведет себя гнусно… Наверное, ему было стыдно при воспоминании о собственных безобразиях… Но что-то просыпалось в нем звериное, неукротимое, когда он пил… А пил он каждый вечер.

У маленькой Галки язык не поворачивался назвать его папой. Она его никак и не называла. «Он», «ты», «эй»… Он орал на дочь, поднимал на нее руку, оскорблял и даже рвал тетради в отместку за неуважение. За неуважение и за то, что она подписывала их не своей родной фамилией, а бабушкиной. Не только слово «папа» не решалась произнести, но даже и одну фамилию с ним носить не желала…

Поэтому Мишка виделся ей спасением. И хотя кавалеров кружилось вокруг много, выбрала она именно его. Скорее всего, из-за жилплощади. Он жил один с родителями в роскошной по тем временам трехкомнатной квартире. Гале было просто необходимо куда-то преклонить голову в покое и расслаблении…

В Мишкиной семье Галку любили. И даже уважали. «Даже» – потому что об уважении в собственном доме не могло быть и речи.