Любовь без гарантий (сборник)

Вскоре Владимир Ильич и Наталья Петровна официально зарегистрировали свой брак, а Галя, получив больничный лист на декретный отпуск и обменную карту, отправилась восвояси… В Москву, домой, в свои Люберцы. Сколь родные, столь и ненавистные…

Когда Галя изможденная, несчастная, с жалким взором и приличным уже животом появилась на пороге своего дома, отец с остервенением замахнулся на нее, зашипел ненавистью и злобой… Так, что аж губы побелели и глаза сделались стеклянными… Но ударить не решился… Испепелял взглядом и орал:

– Потаскуха! Шлюха! Тварь! При живом муже… нагулялась?! Натрахалась вдоволь?!

Тут он, правда, другое слово употребил. В выражениях-то отец никогда не стеснялся. Даже маленьких детей не стеснялся, что уж о заблудшей взрослой дочери говорить…

Галя, опустив голову, проскочила в свою комнату. Знала, что в таком состоянии разговаривать с отцом бессмысленно. Кроме остервенелой злобы и бешенства ничего не получишь.

Зашла мама:

– Что, доченька, плохи дела?

– Плохи, мама!

– Когда рожать?

– Через полтора месяца.

– В конце июня, стало быть!

– Ну да, в конце июня – начале июля… Ты поможешь мне, мам?

По тяжелому молчанию и тягостному вздоху Галя поняла: нет! Никто не поможет ей, никто.

– Ты же знаешь отца. Запретит мне подходить к ребенку и что я сделаю? – с горечью произнесла мать.

– Мам… – Галя решилась задать вопрос, который мучил ее долгие годы. Практически всю жизнь мучил. Сколько помнила себя, столько и задавалась им: – Мам, а почему ты с ним живешь? Зачем?

Мать подняла голову и посмотрела на дочь грустным и долгим взглядом:

– Люблю я его…

– Что? Что ты сказала? Мама! – Галя в ужасе закрыла рот рукой, чтобы не дать крику вырваться наружу. Крику негодования, гнева, несогласия! Отвращение и стыд, страдание и раздражение разрывали ее изнутри, и она с усилием зажимала рот, чтобы не заорать в бессильном крике непонимания и неприятия.

– Это невозможно, мама! – только смогла выдохнуть она.

Полные слез глаза, сиплый шепот, взволнованное дыхание:

– Мама, этого не может быть…

И вновь простой до банальности ответ:

– Люблю я его, дочка…

У Гали катились слезы, ком в горле не давал дышать, она хватала ртом воздух, но как следует вдохнуть никак не могла, а мать, будто и не замечая состояния дочери, рассказывала:

– Красивая любовь у нас была, Галочка! Очень красивая! Я самая счастливая женщина была на свете… Он надышаться не мог на меня, не мог наглядеться. Буквально пылинки сдувал, на руках носил. Веришь, как в прекрасной сказке жила? Целый год… Королевой себя ощущала. Засыпала под его объяснения в любви, просыпалась от его поцелуев… И каждое утро одни и те же слова произносила про себя: «Какое счастье!» Ну и дальше по разному: «Какое счастье, что я своего Ванечку встретила!» Или: «Какое счастье, что мы поженились!» Или: «Какое счастье, что мне дана такая любовь!» Целый год…

Потом ты народилась. Чудесная девочка, здоровая, активная… Отец обожал тебя.

Она прервала свой рассказ, улыбнулась, вспоминая то прекрасное время, потом продолжила:

– Подойдет, бывало, к кроватке, склонится над тобой и любуется, любуется… Ты спишь, сопишь себе спокойненько, причмокиваешь во сне, а он наглядеться не может на тебя. Стоит, умиляется…

Она опять замолчала, только тяжело вздохнула на этот раз.

– А потом… Потом, помню, кормлю я тебя грудью. Месяца три тебе уже было или четыре. Приходит Ванина сестра, Лена.

– Ну… – Галя кое-как задышала. Горло, правда, еще саднило от невыплеснувшегося крика, но поскольку внимание переключилось на рассказ матери, Галя как-то перестала контролировать свое состояние, и все само собой пришло в норму.

– А у Лены подруга была. Марина, по-моему, ее звали. Или Маша? Неважно. Так вот эта Марина или Маша очень на моего Ванечку запала. Когда мы с ним еще только женихались, она все время у него перед носом вертелась. Но только Ваня мой никого, кроме меня, не замечал. Только на меня смотрел. Будто других девушек и нет в мире… Мы поженились, а Марина эта, видно, так и не смирилась. Только все это я поняла потом, намного позже.

А тогда сижу я, кормлю тебя. День такой ясный, пригожий. И Ваня почему-то рядом, не на работе. Наверное, не его смена была. Вдруг приходит Лена и ни с того ни с сего вино мне предлагает. Да так настойчиво. Навязчиво, я бы даже сказала.

– На, выпей! Это очень полезно. И тебе, и ребенку!

Я удивилась и говорю:

– Нет, Лена, спасибо! Я пить не буду!

А она не отстает:

– Надо! Обязательно! Это я тебе из церкви… Батюшкой освященное…

И знаешь, странно мне так это все показалось. Ни в Бога у нас особо никто тогда не верил. Да и времена-то были, сама понимаешь, совсем нерелигиозные. И вдруг «церковь», «батюшка»… Я ей повторяю:

– Нет! Видишь, я ребенка кормлю. Подожди!

Она разволновалась. Разгорячилась даже:

– Ну вот, я для вас стараюсь, а вы ничего не цените!

Ну и все в том же духе.

Тут Ваня мой, чтобы ситуацию разрядить, говорит:

– Лен! Да не волнуйся ты так! Давай я выпью, раз такое дело!

И выпил. С тех пор началось! Уж к кому я только не обращалась, уж чего я только не пыталась предпринять.