Любовь без обмана

Фин вздохнул, как будто она его разочаровала. Но потом потер глаза, и она подумала, может, он просто устал.

— Если бы в этом было дело, мисс Мастерс. — Он провел рукой по волосам, оставляя в них борозды; будь у него в ухе серьга, он мог бы сыграть роль пирата прямо сейчас, с этой своей гривой волос, закатанными рукавами и загорелой кожей. Он не выглядел таким красивым в Гонконге. — Итак, как давно вы работаете на Ридленда? Я вас уже спрашивал об этом.

Минна стояла на своем и отказывалась что-либо признать. Но как еще, черт побери, могла избалованная американка взломать замок — или захотеть это сделать — и рыться в его документах? Фин поставил в ту ночь слугу у ее двери, мускулистого, выносливого парня, которого нашел в одном из пабов Санберна, куда тот ходил на боксерские поединки. Гоумперс, так его звали, не проявил никакого любопытства, когда Фин сообщил ему, что мисс Мастерс не позволено покидать ее комнаты, поэтому он и подходил для этого дела.

На следующее утро Фин сменил замки в ее апартаментах. Если только у нее не руки виртуоза, она не сможет выйти без его разрешения. И черт побери, он не позволит ей никуда идти, даже назад к Ридленду, пока не узнает о ее цели и своей собственной роли в этом деле.

Ридлендовская гниль проникла в его собственный дом, он бессилен уничтожить ее.

"Тюремщик — вот что я прибавлю к длинному списку моих разнообразных талантов".

Не нужно было так сердиться. Он говорил это себе за завтраком и потом снова, во время бесполезной встречи с опекунами Оксфорда. Сначала они отказывались от предложения назвать кафедру картографии именем Шелдрейка, и, к его удивлению, он повысил голос. Это заставило их изменить свое мнение, они рассыпались в благодарностях и извинениях, без сомнения, опасаясь, что в противном случае он может лишить их пожертвований. Его отец часто добивался своего криком, но Фину никогда не приходилось прибегать к этому. Но всего один день, проведенный в обществе мисс Мастерс, лишил его самообладания.

Фин не мог бы сказать, на кого он злится больше: на себя или на нее. Да, он был идиотом, поверив, что будет легко заплатить долг. Неожиданный эпилог уже законченной книги, говорил он себе, если бы что-нибудь, связанное с Ридлендом, было просто. Но тут была загвоздка: одна часть его это знала. Другая часть — жаждала этого. Голова у него ясная, какой не было уже несколько недель. Взбираться на скалы в Дувре, пересекать на восьмерке Ла-Манш, водить компанию с королевской семьей — осознав, что эти мальчишеские мечты, которые он так долго лелеял в душе, не сбудутся, он странным образом остался равнодушен. Но письмо от Ридленда заставило его сердце учащенно забиться. Шлюха, посланная обыскать его кабинет, врущая легче, чем лживый предсказатель судьбы, — она смогла заставить его вспыхнуть.

Он приписал это тому, что несколько месяцев не касался женщины. Ему были не по вкусу встречи определенного сорта, которые имел его отец с проститутками, и опасность подцепить заразную болезнь, а исполнение своих новых обязанностей оставило ему слишком мало времени на то, чтобы найти какую-нибудь подходящую вдову и поухаживать за ней. Когда Минна Мастерс лежала на его столе подобно именинному пирогу, вызывающе глядя на него, он понял цену своему воздержанию.

Но это объяснение не успокоило его. Ее губы на его губах — это вызвало в его воображении смутные представления, разнообразные телесные наказания, которые могут ожидать красивую женщину, сующую свой нос в чужие дела. Его воображение оказалось плодовитым и волнующе развратным. Она пробудила в нем способности, о которых Фин постарался забыть. Минна Мастерс напомнила ему, что на протяжении десяти лет он был настоящим злодеем.

Хуже того, она ответила на его поцелуй, как будто у нее есть вкус к разврату. Вкус ее губ все еще оставался на его языке.

Он не хочет иметь ее в своем доме. После отъезда опекунов от Шелдрейков пришла записка, чопорная и заискивающая. Они просили разрешения посетить его на следующий день, чтобы выразить свою благодарность лично. Он чуть не написал им, чтобы они не приезжали. "Мой дом вам не подходит, лучше не впутывайтесь в эту неразбериху". Но конечно, он не мог отказать им, они сочли бы это оскорблением и оценили бы его великодушие как снисхождение.

Утром пришла записка от Санберна, его приглашали в клуб, видимо, на ленч. Но когда Фин туда прибыл, мажордом провел его мимо столовой, вдоль по коридору в галерею для стрельбы. Санберн расположился на скамье, бутылка и пара защитных наушников — у его сапог. Он наблюдал за стройным светловолосым человеком, целящимся в нарисованную на стене фигуру. Раздался выстрел. Пулевое отверстие, в футе от фигуры, наводило на мысль, что это человек близорукий или очень нервничает.

— Чертовски не везет, — сказал стрелок, оборачиваясь. Значит, не нервный и не близорукий, тут и говорить не о чем. Фин знал Тилни по Итону, и время его не изменило; он все еще хорош, как девушка, и все также плох в отношении пари и вина, как и в обращении с оружием. Санберн водится теперь с плохой компанией.