Любовь дикая и прекрасная

Король тут даже развеселился и еле сдержал улыбку, но затем рот его снова напрягся в гневе.

— Этой весной она должна была прибыть ко двору.

— О да! — с воодушевлением сказала Бесс. — Это было последнее, что она нам сказала, когда мы уезжали из Гленкерка после моей свадьбы. Что весной увидит нас при дворе, а королю просила передать свое уважение и любовь.

Она повернулась к брату и устремила на него обличающий взор.

— Джеми! Ведь наверняка позабыл! Эх ты, птичья голова! Как же ты мог?

Лицо у молодого графа вмиг приняло смущенное выражение, и в уголках королевского рта заиграла слабая улыбка. Какая очаровательная семья!

— Благодарю вас, леди Гордон. Вы можете покинуть нас. Джеми, останься. Я хочу еще поговорить с тобой.

Бесс присела в изящном реверансе и выпорхнула из комнаты. Джеймс бросил резкий взгляд на молодого Лесли, но не увидел на его открытом лице ничего, кроме честности и восхищения. Король поджал губы и с расстановкой произнес:

— Твоя мать вызвала мое неудовольствие, Гленкерк. В некотором смысле она намеренно мне не подчинилась. — Юный граф выглядел искренне огорченным. — Я приказал ей быть этой весной при дворе. Я даже, — и здесь для большего эффекта Джеймс выдержал паузу, — намеревался сделать ее своей любовницей, и она это знала.

На молодом лице отразилось удивление, смешанное с недоверием.

— Сир! Какую огромную честь вы оказываете Гленкерку! Боже мой, сир! Что я могу сказать! — А затем:

— Проклятие! Ее поведению нет оправданий! Я всегда считал, что мой отец ее избаловал. Но уверен, она скоро вернется. Мать своенравна, однако я не думаю, что она не подчинится.

Король казался довольным. Тут все было без дураков. Парень на его стороне. Теперь ей прятаться негде.

Уж с этим-то Гленкерком не будет никаких хлопот. Граф полагал за честь, что Джеймс выделил его мать среди других — так и следовало!

— Я пошлю письмо моему доброму другу королю Генриху, чтобы твою мать отослали домой.

Джеми взглянул на короля искренним взглядом.

— Я тоже ей напишу, сир. Теперь я граф Гленкерк. Я почитаю мать настолько, насколько она заслуживает, но ей надо понять, что теперь мое слово — закон в Гленкерке, а не ее. Она в конце концов всего лишь женщина, и поэтому ее следует направлять на путь истинный. Ваше величество предложило ей свою защиту. Я не позволю бросаться вашими милостями.

Король почувствовал удовольствие, но, оставшись один, снова задумался. Она и в самом деле собиралась вернуться? Или не зря червь сомнений грыз глубины его души, и Кат снова от него бежала? Однажды он уже предупреждал, что сделает ее семье, если встретит отказ, но тогда муж еще был жив. Против Патрика не составляло труда сфабриковать обвинения. Но с молодым графом — другое дело. Причина наказания окажется слишком прозрачной, а последствия — ужасными.

Гленкеркские Лесли уже больше не были беззащитным кланом, лишенным влиятельных связей. А кузен короля Джордж Гордон, граф Хантли, досаждал по-своему не меньше, чем прежде Ботвелл. Этот не пожелает стоять в, стороне и смотреть, как рушится счастье его дочери Изабеллы. Джеймс между тем не хотел восходить на английский трон, оставляя позади клановые раздоры.

Да и с самим графом Гленкерком придется не легче. За то короткое время, что он провел при дворе, Джеми превратился во всеобщего любимца, он открыто восхищался королем и во всем его поддерживал. Как обвинить в коварстве и измене такого верного и очаровательного подданного? К тому же Джеймс тоже искренне привязался к своему новому придворному.

Развалившись на стуле, монарх поигрывал с ожерельем из бриллиантов и черных жемчужин, которое посылал графине с вестником. Джеймс был встревожен, но ему казалось, что она должна вернуться. Должна! Он не может — нет, не хочет и не станет жить всю оставшуюся жизнь, страдая по ней. Но что, если не вернется?

Король вслух застонал. Должна!

44

«Новая попытка» выполнила переход от мыса Рэттрей до Кале без всяких происшествий. Капитан даже заметил, что никогда за все свои годы плавания он не встречал в Северном море таких славных устойчивых ветров, и тем более в конце февраля. А «Королева Анна» опередила «Попытку» на двенадцать часов, и Конолл со своими людьми уже ждал Катриону на пристани.

Для вящей безопасности начальник стражи решил, что четырехдневное путешествие до Парижа графине со служанками лучше совершить в карете. Ее эскорт производил внушительное впечатление. На облучке восседали два кучера, а сзади — два лакея. За экипажем верхом следовали четыре конюших, и каждый вел за собой еще по лошади, включая Иолэра. Возглавлял процессию Конолл с пятнадцатью людьми, а замыкал Эндрю вместе с еще пятнадцатью. С каждой стороны экипажа ехало по десять человек.

Подле Кат с ее горничными в карете находился еще один мужчина, и когда, высадившись в Кале, графиня увидела его впервые, то почти лишилась чувств. Конолл ухватил тогда ее за руку и резко сказал:

— Это его внебрачный брат. Он вырос здесь.

А молодой человек, по виду священник, шагнул вперед и поднес ее руку к своим губам.