Любовь до гроба

– Господин Шоров, мне не до любезностей. Не буду увиливать, нас привело сюда весьма неприятное дело, – начал мировой судья, поигрывая тростью и непритворно хмурясь, и закончил резко: – У меня есть самые веские доказательства, что вы причастны к шпионажу в пользу Муспельхейма. Я без труда могу начать процесс по обвинению вас в государственной измене.

Сосед прекратил расхваливать выдержанный напиток, залпом выпил все, что было в его стакане, затем вытер взмокший лоб и повернулся к Софии. Побагровевшее лицо вояки вдруг сделалось жалким.

– Вы что же, верите в эту ерунду? – спросил он. – Я честный человек, это точно!

Пожалуй, при иных обстоятельствах женщина действительно не поверила бы в такую нелепицу, но не было никаких оснований сомневаться в словах господина Рельского.

– Верю, – подтвердила она тихо.

– Не пытайтесь перетянуть госпожу Чернову на свою сторону, – вмешался мировой судья холодно. – В конце концов, вы не выказывали к ней никаких добрых чувств, когда я просил госпожу Шорову прекратить поносить ее на каждом углу.

София укоризненно взглянула на господина Рельского, задетая тем, что о ней говорили в третьем лице, и лишь потом осознала смысл его слов.

– Вы просили оставить меня в покое? – переспросила она.

– Разумеется, – неохотно подтвердил он, кажется, уже сожалея, что наговорил лишнего. Он не любил показной благотворительности и терпеть не мог изъявлений признательности.

– Как давно?

Он лишь пожал плечами.

– Неважно.

София попыталась возразить, находя это как раз существенным, но мировой судья ее не слушал.

– У вас есть выбор, – произнес он, обращаясь к господину Шорову, – или вы сейчас же признаетесь во всем, и тогда я дам вам месяц, чтобы покинуть Мидгард, или же мой доклад поступит в столицу уже завтра. Выбирайте.

– Господин Шоров, но вы ведь всегда ненавидели Муспельхейм и его жителей, – вмешалась София, – как вы могли им продаться?

– Вы меня презираете, да? – вдруг спросил господин Шоров, и в его басовитом голосе послышались визгливые истеричные нотки. – Вы считаете меня предателем. Это точно! Но я всего лишь взял свое! Я отдал этому… – последовало непечатное выражение, – Мидгарду двадцать лет, и что взамен? Скудное содержание, которого едва хватало на самое необходимое. А когда я получил серьезное ранение, они не нашли ничего лучшего, чем просто списать меня, это точно! Жить на гроши и питаться капустным супом… Нет уж! Поэтому да, я согласился! Я ненавижу Муспельхейм, ненавижу! Но они платят, и платят хорошо!

Он уже кричал, захлебываясь от злости. И без того красное лицо сделалось багровым, вытаращенные глаза горели ненавистью.

– Вижу, вы нашли себе оправдание, – заключил мировой судья, с отвращением глядя на соседа. И закончил сухо: – Вас бы следовало раздавить, как таракана, и только ради госпожи Черновой я этого не сделаю. Советую вам как можно скорее убираться отсюда, пока не оказались в руках правосудия.

– Вы ничего не докажете! – проворчал господин Шоров, внезапно успокаиваясь. – Конечно, вы влиятельны, но у вас нет свидетелей, кроме госпожи Черновой, а ей теперь никто не поверит, это точно.

– Зря вы на это рассчитываете. – Мировой судья покачал ногой и был как будто полностью поглощен сверканием пряжки на туфле. – Письменных доказательств тоже вполне достаточно. Махинации с бракованным оружием, шпионаж – уверен, найдется, что вам предъявить. А ваша досточтимая супруга расскажет все, чтобы себя выгородить, еще и намеренно вас очернит, лишь бы самой выкарабкаться.

Господин Шоров молча хватал ртом воздух, напоминая то ли выброшенную на берег рыбу, то ли вареного рака. Вот только выросла эта рыбешка отнюдь не в чистой горной речушке, а в сточных водах войны.

– Взгляните, вот копии некоторых материалов, – господин Рельский протянул ему какие-то бумаги.

Тот принял их с опаской, будто ядовитую змею, и стал просматривать, по мере чего его руки все явственнее дрожали. Просмотрев последний лист, он отшвырнул их в сторону, упал в кресло и закрыл лицо руками.

– Убедились? Уже этого достаточно для смертной казни. Власти не склонны такое спускать, – заверил мировой судья. – Так что сейчас мы пойдем к нотариусу, при котором вы напишете все: подробно расскажете о своих преступлениях и признаете, что намеренно оговорили госпожу Чернову. Или я вас арестую на месте, полиция ждет неподалеку. К слову, зачем вам потребовался этот фарс с обвинениями в адрес госпожи Черновой?

К счастью, давать признательные показания можно было и письменно, а вот обвинять кого-то закон требовал только лично.

– Это все жена, – буркнул сосед, сдаваясь. – Она видела той ночью женщину, но толком не рассмотрела, это точно. А потом наболтала всякой чуши.

– Я считала вас своим другом, – горько произнесла София, вставая. Для этого ей пришлось опереться на столик. Отрешенно взглянув на свои дрожащие руки, она закончила: – А вы так легко от меня отвернулись и к тому же оказались предателем… В погоне за сиюминутной корыстью вы поставили под удар будущее своих детей, разве вы этого не понимаете?